Сборник - Книга хожений. Записки русских путешественников XI-XV вв

И, верно, ни единой живой души
и не встретим мы, кроме разве жадно-трусливой души кочевника
или гиены. Впереди, среди пустыни цвета пемзы, лента прииорданской зелени, чащи ив, тамарисков, камышей. Теперь, поздней
весной, нет даже пилигримов...
Полдень проводим у самого моря. Жутко звучит на его нагом,
ослепительно белом прибрежье это слово
полдень. Прииордаиские камыши и кустарники не смеют дойти сюда вместе с
Иорданом: далеко вокруг песчано-каменисто и покрыто солью, селитрой
то место, где сливается река с масленистой, жгуче-горькой и
тускло-зеленоватой водой асфальтической. На коралловые похожи те
как бы окаменелые ветви, что приносит сюда течение реки и что
снова, уже мертвыми, выкидывает море. В знойно-мглистой дали
теряется оно на юге».

А вот как говорится об этом же море в хожении Даниила:
«А от Иерихона до Иордапа 5 верст великих, все поровпу, в песце,
путь тяжек велми: ту бо мнози человецы задыхаются от зною
и умирают от жажды водныя. Ту бо есть море Содомское близ
пути того, исходит же дух знойный и смердящ из моря того, яко
из пещи горящия, и пополяет землю ту зноем тем смертным...

Море же Содомское мертво есть, и пе имать ничто же в себе
животна: ни рыбы, ни раки, ни скалип; но аще быстрина
иорданская внесет рыбу в море, то не может жива бытп пи мала часа,
8

по вскоре погибает. Исходит бо изо дна моря смола черна, и
плавает та смола многа; а смрад же исходит из моря того несказань...

То все видех очима своима, но ногама своима не могох дойти
до Содомского того моря, боязни ради поганых. И не даша ны
тамо итти правовориии человеци, рскуще тако: «Ничто же вы
пе видите добра тамо, но токмо муку и смрад зол исходит
из моря того», и тако ны реіпа: боль будет от смрада того
злаго».

Бунив и Даниил видели одни и те же места, видели их в
различные исторические эпохи, отдаленные одна от другой восемью
столетиями. Многое за эти века изменилось в общественной
жизни, культуре, технике и даже в самой природе. Даниил писал,
что в зарослях на побережье Иордана, на Хевроне и в
окрестностях Вассана водятся львы и леопарды. Не только Бунин не мог
видеть в Палестине этих зверей, но и все после Даниила
писатели-паломники не оставили подобных свидетельств.
Менее всего изменился за это время пейзаж в окрестностях
Мертвого моря, которое Даниил называет морем Содомским.
Пейзаж этот производил в общем-то близкое впечатление на обоих
путешественников. Но описали они его каждый по-своему и
каждый с неподдельным художественным мастерством.
Разумеется, Бунин ближе современному читателю по языку
и стилю, но Даниил не уступает Бунину в мастерстве.
Хотя Даниил был во власти религиозно-символического
мировоззрения эпохи и верил в реальиость библейской истории о
происхождении Мертвого моря, однако в описании увиденного он,
преодолевая мировоззренческую ограниченность своего времени,
стремился опираться на опыт, стремился к четкости и

объективной ясности: описания у Даниила просты и весомы, они
материализованы, объективны и лапидарны.
Бунин, как и Даниил, опирается на практический опыт
восприятия окружающего мира. Но для Бунина это естественно
он
писатель другого времени, другой, реалистической школы. Его
опыт впитал в себя современное писателю научное и
художественное познание. Библейские сказания Бунин воспринимает как
поэтические сказки и легенды.

Принципы реалистического письма предполагают, помимо
правдивого воспроизведения действительности, и особое,
авторское, отношение к ней. Этот субъективизм описания более всего
отличает писателя Бунина от писателя игумена Даниила,
сдержанного в передаче собственных чувств. У Бунина не только
красочная гамма богатая, но и музыкальная тональность речи
разнообразится (ведь недаром он назвал свои очерки «путевыми
поэмами»). Изощренность художника требовала того субъективизма,
9

который позволял глубже постигать эстетическую сущность жизни.
Субъективное и обьективиое восприятие мира слиты у него
воедино. Это нашло свое выражение в богатстве эпитетов,
передающих оттенки зрительных, слуховых и осязательных
впечатлений.

Бунинского богатства и изощренности изобразительных
средств у Даниила, конечно, нет. Красоту природы он выражает
традиционными определениями: красна, зело красна,

благословенна. Этого --">