Александр Анатольевич Сидоров (Фима-Жиганец) - Песнь о моей Мурке

деятелей культуры иначе как шокирующими назвать нельзя. На переднем крае атакующих блатную песню оказался режиссер Марк Захаров (чьи спектакли и фильмы достойны огромного уважения). Между тем статья «Шоу маст гоу он» в газете «Московский комсомолец» от 16 января 2003 года, где Захаров набрасывается на известную песню «Мурка», по-моему, способна у нормального человека вызвать лишь недоумение.

Марк Анатольевич вроде бы пытается защитить великую русскую культуру и духовное здоровье соотечественников. Он пишет:

«Самое замечательное, что я видел в новогодних программах Центрального телевидения, — это, конечно, «развлекательную» программу «Шансон» 11 января.

Гвоздем зрелища явилась старая воровская песня «Мурка», которая была аранжирована и спета выдающимися мастерами нашего шоу-бизнеса с редким, якобы ироническим подтанцовочным размахом.

Понимаю, что это неотъемлемая часть нашей криминальной истории, нашей маразматирующей массовой культуры. Согласен, что без нее трудно почувствовать себя патриотом. На моей памяти эту задушевную песнь с упоением пели в пионерских лагерях дети социалистических зэков и их конвоиров. Я сам горланил ее, получая, вероятно, какую-то недостающую мне, уроду, осьмушку «блатной романтики» — романтики люмпенизированного отребья, поток крови, групповых изнасилований, поножовщины и постоянных, зловонных воплей: «Я тебя, сука, попишу!..»

Вопрос: теперь, когда мы пытаемся обрести иной уровень в своем общественном развитии, когда, потеряв великую державу, раздавленную большевистской доктриной и обнаглевшим криминалом всех мастей и градаций, стремимся вписаться в мировую цивилизацию — теперь-то мы наконец должны воспринять дебильную с точки зрения русской словесности «Мурку» как постыдную историю злобных недоумков, опустивших страну к замерзающей параше?.. Ан нет! Она — наша поющая и гогочущая душа! Даже сегодня, когда мы все вместе корчимся в духовных и демографических муках».

Лукавства и невежества в этих утверждениях — через край. Если уж автор решил обрушиться на общество, породившее культ блатной песни, он должен был начинать вовсе не с СССР.

Русская блатная, или, правильнее сказать, уголовно-арестантская песня берет начало от песни разбойничьей. При этом надобно заметить, что русская разбойничья песня тесно связана с традициями песни народной, отличаясь от нее лишь по тематике. А так — те же стилистические приемы (зачины, параллелизмы и др.), даже язык не какой-то тайный, а обычный, доступный пониманию любого крестьянина или горожанина.

А почему? Да потому, что разбойничьи, уголовные песни, как объясняет нам известная энциклопедия Брокгауза и Ефрона, «находятся в связи с историей разбоев в России. В древней Руси разбой и войны часто отождествлялись; даже лучшие князья, как Владимир Мономах, допускали походы с характером разбоя, напр. при взятии Минска… Разбои стали усиливаться в Московском государстве после татарского нашествия и с XIV-го ст. приняли широкие размеры, причем главной ареной разбойничества с течением времени стало Поволжье и московская Украина. Впрочем, и Новгородский север пользовался в этом отношении незавидной славой. Многочисленные разбойничьи шайки из новгородской вольницы — «ушкуйники» — грабили села и города, жгли церкви и мучили жителей. Самый страшный набег ушкуйников на Кострому отмечен в летописи под 1375 г. Предания о новгородских ушкуйниках отразились в былинах о Василии Буслаеве, в особенности в эпизоде встречи Васьки Буслаева с атаманами казачьими. На юго-восточных окраинах Московского царства с половины XV ст. разбойничество почти сливается с казачеством. Московское правительство вынуждено было посылать против разбойников военные отряды. Случалось, что разбойники разбивали царские войска и убивали воевод».

К сожалению, замечательная энциклопедия умалчивает о том главном, что делало разбойничьи песни не замкнутым фольклором преступников, а истинно народным достоянием. А причина состоит в том, что герой разбойничьих песен свободен от тяжкого труда и унижения крепостного крестьянина и солдата, а позже — фабричного рабочего, зависимого от хозяина. Разбойник — это прежде всего свободный, «вольный» человек. Причем свободен он практически от всего — от дома, семьи, морали и законов общества. Закон для него — это его собственная воля. Не случайно лишь в русском языке «воля» и «свобода» оказываются --">