Алексей Леонидович Налепин , Владимир Вениаминович Бибихин , Георгий Дмитриевич Гачев , Виталий Владимирович Аверьянов , Борис Николаевич Тарасов , Сергей Романович Федякин , Игорь Леонидович Волгин , Светлана Григорьевна Семенова , Анастасия Георгиевна Гачева , Пётр Васильевич Палиевский , Евгения Викторовна Иванова , Лев Владимирович Скворцов , Алексей Павлович Козырев , Ирина Анатольевна Едошина , Алексей Николаевич Паршин , Сергей Павлович Донцев , Вячеслав Николаевич Жуков , Василий Леонидович Курабцев , Алексей Васильевич Ломоносов , Альберт Васильевич Соболев , Виктор Григорьевич Сукач , Валерий Александрович Фатеев , Михаил Александрович Маслин , Сергей Михайлович (историк) Сергеев - Василий Васильевич Розанов

Розанова изменилась.
В 1913 г. в примечаниях к своей книге «Литературные изгнан­
ники» Розанов отмечает, что Троицкий «вообще всякую фило­
софию считал “ глупостью” » (кроме позитивистов), что «имен­
но “ приверженец-то английского позитивизма” Троицкий, как
ранее его “ позитивисты” вроде Лаврова, Чернышевского, Пи­
сарева, были сплошною “ Кифомокиевщиною” , их личным мне­
нием и убеждением, которое они нагло с кафедры и из журна­
лов навязывали читателям и слушателям Еще курьезнее
и даже совершенно странно, что в то время как неспособный
к философии Троицкий “ распространялся” с министерской ка­
федры, само министерство поручило способнейшему Страхову
до утомления, до тошноты разбирать учебники по естественной
истории для реальных училищ». Казенной университетской ру­
тине в области философии Розанов противопоставляет своего
литературного и философского наставника Николая Николае­
вича Страхова, с книгой которого «Борьба с Западом в нашей
литературе» он познакомился еще на третьем курсе Московско­
го университета. Личное знакомство состоялось в Петербурге в
январе 1889 г., и с тех пор вплоть до смерти Страхова в 1896 г.
они были близкими друзьями-единомышленниками. Розанов
особенно ценил нравственное начало в Страхове и огорчался
непопулярностью его сочинений. Уже в первом письме к нему
Розанов утверждал: «Итак, то, что этот тип людей от 60-х годов
и до последнего времени царил у нас — это есть естественная
причина равнодушия к Вам, и вы должны смотреть на это как
на временное, как на преходящее». Розанов считал Страхова
единственным представителем славянофильства в конце XIX в.
«Страхов был верный страж старого славянофильства и не до­
пускал никаких дополнений его», — вспоминал он в 1915 г. в
статье о К. Н. Леонтьеве. Он относил Страхова наряду с Ле­
онтьевым к группе мыслителей консервативно-славянской на­
правленности, отмечая, однако, что их консерватизм не похож
на практический политический консерватизм М. Н. Каткова,
автора 25 томов передовых статей в редактируемой им газете

Вступительная статья

7

«Московские Ведомости». В январе 1881 г. умер Ф. М. До­
стоевский. Эта весть потрясла Розанова. Через тридцать лет
в статье «Чем нам дорог Достоевский?» он вспоминал: «Как
будто это было вчера... Мы, толпою студентов, сходили по лест­
нице из “ большой словесной аудитории” вниз... И вдруг кто-то
произнес “Достоевский умер... Телеграмма” . — Достоевский
умер? Я не заплакал, как мужчина, но был близок к этому. Ско­
ро объявилась подписка на “ Полное собрание сочинений” его,
и я подписался, не имея ничего денег и не спрашивая себя, как
заплачу». Розанов не был в Москве на Пушкинском юбилее и
не слышал речи Достоевского, произнесенной 8 июня 1880 г. в
Благородном собрании (летом он уезжал в Нижний Новгород
к брату). Но о Пушкинской речи Достоевского говорила вся
Россия. «Дневник писателя» за август 1880 г., где была на­
печатана эта речь, разошелся в несколько дней. Споры вокруг
Пушкинской речи возобновились с новой силой и в газетах,
и среди студенчества. Розанов не оставался в стороне от них.
И вот теперь Достоевский умер. «И значит живого я никогда
не могу его увидеть? И не услышу, какой у него голос\ А это
так важно: голос решает о человеке все... Не глаза, эти “лука­
вые глаза” , даже не губы и сложение рта, где рассказана толь­
ко биография, но голос, т. е. врожденное от отца с матерью,
и следовательно, из вечности времен, из глубины звезд...» Чем
же, coôcTBeHHôv Достоевский стал так дорог с первой строки и
с первой минуты знакомства с ним Розанова? «Пришел и сел в
комнату», «пришел и сел в душу».
Суть Достоевского, ни разу в критике до Розанова не указан­
ная, заключается в его бесконечной интимности. «Достоевский
есть самый интимный, самый внутренний писатель, — го­
ворится в той же статье Розанова, — так что, его читая — как
будто не другого кого-то читаешь, а слушаешь свою же душу,
только глубже, чем обычно, чем всегда... Чудо творений До­
стоевского заключается в устранении расстояния между субъ­
ектом (читающим) и объектом (автором), в силу чего он дела­
ется самым родным из вообще сущих, а, может быть, даже и
будущих писателей, возможных писателей. Это несравненно
выше, благороднее, загадочнее, значительнее его идей. Идеи
могут быть “ всякие” , как и “ --">