Алексей Леонидович Налепин , Владимир Вениаминович Бибихин , Георгий Дмитриевич Гачев , Виталий Владимирович Аверьянов , Борис Николаевич Тарасов , Сергей Романович Федякин , Игорь Леонидович Волгин , Светлана Григорьевна Семенова , Анастасия Георгиевна Гачева , Пётр Васильевич Палиевский , Евгения Викторовна Иванова , Лев Владимирович Скворцов , Алексей Павлович Козырев , Ирина Анатольевна Едошина , Алексей Николаевич Паршин , Сергей Павлович Донцев , Вячеслав Николаевич Жуков , Василий Леонидович Курабцев , Алексей Васильевич Ломоносов , Альберт Васильевич Соболев , Виктор Григорьевич Сукач , Валерий Александрович Фатеев , Михаил Александрович Маслин , Сергей Михайлович (историк) Сергеев - Василий Васильевич Розанов

Чрез­
вычайно ценю ваши смелые и оригинальные укоры Гоголю,
это великое начинание. Он был очень вреден, хотя и непред­
намеренно. Но усердно молю Бога, чтобы вы поскорее пере­
росли Достоевского с его “ гармониями” , которых никогда не
будет, да и не нужно». В конце жизни в письме к Э. Голлербаху
9 мая 1918 г. Розанов определил путь своих философских ис­
каний двумя именами, оказавшими решающее воздействие на
него, — Леонтьева и Достоевского. «Лишь то, что у них было
глухо или намеками, у меня становится ясною, сознанною мыс­
лью. Я говорю прямо то, о чем они не смели и догадываться».
Главное в философии Леонтьева Розанов определяет как поиск
«красоты действительности»: не в литературе, не в живописи
или скульптуре, а в самой жизни. «Прекрасный человек» —вот
цель, «прекрасная жизнь» — вот задача.

10

Вступительная статья

Леонтьев разошелся со всеми и вся и ушел в монастырь, сна­
чала на Афон, затем в Оптину Пустынь. «То, что он остался от­
вергнутым и непризнанным, даже почти непрочитанным (публи­
кою), и свидетельствует о страшной новизне Леонтьева. Он
был “ не по зубам” нашему обществу, которое “охает” и “ухает”
то около морали Толстого, то около героев Горького и Л. Ан­
дреева. Леонтьев гордо отвернулся и завернулся в свой плащ.
И черной фигурой, — именно как “ Некто в черном” — простоял
все время в стороне от несшейся мимо него жизни, шумной,
отвратительной и слепой»*. В глазах Розанова Леонтьев пред­
стает как защитник юности, молодости, «напряженных сил и
трепещущих жизнью соков организма», как провозвестник
«космического утра и язычества». Особенно привлекает Роза­
нова плюрализм мышления Леонтьева, столь близкий и понят­
ный ему самому. «Права старость, права юность. Правы мы,
прав он. Тут некуда уйти. Право христианство со страховским
“смирением” и “ ничего не хочу” , и прав Леонтьев с его языче­
ским — “ всего хочу” , “хочу музыки” , “ игр” ... и — “ нарядов” »**.
Это писатель, выразивший в стремлениях человечества нечто
такое, что до него не выразил никто. Леонтьев потерпел по­
ражение, и Розанов глубоко переживал трагедию его судьбы.
«Он, бедный идеалист, держал древко покинутого знамени, он
хватал его мотающиеся, простреленные в боях шелковые ло­
скутки..·. Бедный! Конечно, он был раздавлен, и все его сочи­
нения — только крик раздавливаемого человека о правде его
знамени, покинутого всеми знамени его родины...»***
Непросто складывались отношения Розанова с философом
Владимиром Соловьевым. После его смерти в предисловии ко
второму изданию своей книги «Природа и история» Розанов
назвал его «самою яркою философскою фигурою за XIX век у
нас... Гнездо родной земли уже не держало его; однако полета
сколько-нибудь правильного и цельного, сильного и далекого
у него не вышло. Он более шумел крыльями, чем двигался».
Отрецензировав брошюру Розанова «Место христианства в

* Розанов В. В. Константин Леонтьев и его «почитатели» // Собр. соч.:
В 30 т. Т. 7. С. 556.
* Розанов В. В. К. Леонтьев об Аполлоне Григорьеве // Собр. соч.:
В 30 т. Т. 7. С. 612.
*** Розанов В. В. Памяти дорогого друга // Собр. соч.: В 30 т. Т. 28. М.,
2009. С. 451.

Вступительная статья

11

истории», Соловьев писал К. Леонтьеву: «Насколько могу су­
дить по одной прочитанной брошюре, он человек способный
и мыслящий». Но для Соловьева Розанов едва ли когда-либо
был больше, чем «способным и мыслящим человеком». Воз­
можно, в тот момент он вспомнил, что министр народного про­
свещения И. Д. Делянов сказал на вопрос, отчего Вл. Соловьев
не профессор: «У него мысли». Во всяком случае, Соловьев
считал себя выше всех окружающих людей, даже выше Рос­
сии, выше Церкви, даже чувствовал себя «Моисеем», которо­
му не о чем говорить с людьми, потому что он говорил с самим
Богом. Хорошо знавшие Соловьева говорили, что его глубоко­
мыслие соседствовало с юмором и смехом. Впервые Соловьев
«пошутил» над Розановым, когда за статью «Свобода и вера»,
появившуюся в «Русском Вестнике» (1894. № 1), обозвал его
оскорбительным именем щедринского героя — Иудушкой Го­
ловлевым. Личное знакомство двух философов состоялось
поздней осенью 1895 г. по инициативе Соловьева. Однако речи
о жестокой и грубой полемике между ними больше не заходило,
все просто «прошло». «Я думаю, — писал Розанов, публикуя
в 1905 г. письма Соловьева к себе, — ни он не --">