Марина Ивановна Цветаева - Мемуарная проза

посмотрите, станут ли все Бальмонтами» (Сологуб). Не может
же Сологуб восставать против хлеба для голодного, а Бальмонт – против неба для отдельного. Так согласив, рукоплещу
обоим. Но – какие разные! Бальмонт – движение, вызов, выпад. Весь – здесь. Сологуб – покой, отстранение, чуждость.
Весь – там. Сологуб каждым словом себя изымает из зала,
Бальмонт – каждым себя залу дарит. Бальмонт – вне себя,
весь в зале, Сологуб вне зала, весь в себе. Восславляй Бальмонт Сиракузских тиранов и Иоанна Грозного ему бы простили. Восславляй Сологуб Спартака и Парижскую
Коммуну – ему бы – не простили: тона, каким бы он восславлял! За Бальмонта – вся стихия человеческого сочувствия, за
Сологуба – скрежет всех уединенных душ, затравленных толпой и обществом. С кем я? С обоими, как всегда.
Кроме всего прочего, Сологуб нескрываемо-неискоренимо
барственен. А барство в Советской России еще пущий грех,
нежели духовное избранничество.
Кусевицкий не играл: «хотел прийти и сыграть для тебя,
но палец болит» (зашиб топором), говорит о своем восторге,
3

3

«Доигрались» – Блок и Гумилев (примеч. М. Цветаевой).
10

не находящем слов. Мейчик играет Скрябина, Эйгес «Сказку»
(маленькие жемчуга) на слова Бальмонта. Были еще женщины: Полина Доберт в пенсне. Варя Бутягина (поэтесса), Агнеса Рубинчик (кажется, то же), но все это не важно.
Главное: Бальмонт, Вячеслав и Сологуб. И Инамэ. (Описала плохо, торопилась.)
___________
Множество адресов и цветов. Наконец, все кончено. Мы на
Поварской. Аля, в моей коричневой юбке на плечах, en guise
de mantille, с Еленой и Миррой впереди, я иду с Бальмонтом, по другую сторону Варя.
Бальмонт, с внезапным приливом кошачьей ласковости:
– Марина! Возьмите меня под руку. Я, шутливо:
– Ты уже с Варей под руку. Не хочу втроем.
Бальмонт, молниеносно:
– Втроем нету, есть два вдвоем: мое с Варей и мое с Вами.
– По половинке на брата? Вроде как советский паек. (И,
великодушно:) Впрочем, когда целое – Бальмонт…
У Бальмонта в руке маленький букет жасмина, – все раздарил. И вдруг, в отчаянии:
– Я позабыл все мои документы! (Об адресах.) И: – Мне не
хочется домой! Почему все так скоро кончается?! Только что
вошел во вкус и уже просят о выходе! Сейчас бы хорошо куда-нибудь ужинать, сидеть всем вместе, перекидываться шутками…
И А. Н., идущая позади нас:
– Марина! Знаете, как говорила Ниночка Бальмонт, когда
была маленькая? «То, что я хочу – я хочу сейчас!» и еще: «Я
люблю, чтобы меня долго хвалили!»
– Весь Бальмонт!
4

4

Вместо мантилий (фр.).
11

___________
У дома Бальмонтов нас нагоняет Вячеслав. Стоим под луной. Лицо у Вячеслава доброе и растроганное.
– Ты когтил меня, как ястреб, – говорит Бальмонт. –
Огонь – солнце – костер – феникс…
– На тебя не угодишь. С кем же тебя было сравнить? Лев?
Но это «только крупный пес», – видишь, как я все твои стихи
помню.
– Нет, все-таки – человек! У человека есть – тоска. И у него,
единственного из всех существ, есть эта способность: закрыть
глаза и сразу очутиться на том конце земли, – и так поглощать…
– Но ты непоглощаем, нерастворим.
Не помню что. О Венеции и Флоренции, кажется. Мечта
Бальмонта о том, «как там по ночам стучат каблучки» – и Вячеслав, укрываясь в Царьград своей мысли:
– Человек – существо весьма проблематическое. Сфинкс,
состоящий из: Льва – Тельца – Орла… И – Ангела. Так ведь?
Москва, 14-го мая 1920
Марина Цветаева

Р. S. Милый Бальмонт! Не заподозри меня в перемене
фронта: пишу по-старому, только печатаюсь по-новому.
М. Ц.
Прага, 2-го апреля 1925

12

Герой труда
(Записи о Валерии Брюсове)
Часть первая. Поэт
«И с тайным восторгом гляжу
я в лицо врагу».
Бальмонт

I.
Стихи Брюсова я любила с 16 л по 17 л – страстной и краткой любовью. В Брюсове я ухитрилась любить самое небрюсовское, то, чего он был так до дна, до тла лишен –
песню, песенное начало. Больше же стихов его – и эта любовь
живет и поныне – его «Огненного Ангела», тогда – и в замысле и в исполнении, нынче только в замысле и в воспоминании, «Огненного Ангела» – в неосуществлении. Помню,
однако, что уже тогда, 16-ти лет, меня хлестнуло на какой-то
из патетических страниц слово «интересный», рыночное и
расценочное, немыслимое ни в веке Ренаты, ни в повествовании об Ангеле, ни в общей патетике вещи. Мастер – и такой
промах! Да, ибо мастерство – не всё. Нужен слух. Его не было
у Брюсова.
Антимузыкальность --">