Виктор Владимирович Ерофеев , Андрей Юрьевич Арьев , Игорь Маркович Ефимов , Вениамин Борисович Смехов , Дмитрий Львович Быков , Глеб Юрьевич Шульпяков , Лев Александрович Аннинский , Андрей Маркович Максимов , Сергей Александрович Шаргунов , Александр Александрович Генис , Евгений Михайлович Чигрин , Александр Моисеевич Городницкий , Соломон Моисеевич Волков , Валерий Георгиевич Попов , Александр Александрович Великанов , Виктор Альфредович Куллэ , Александр Петрович Ткаченко , Олег Григорьевич Чухонцев , Глеб Яковлевич Горбовский , Зоя Борисовна Богуславская , Владимир Дмитриевич Алейников , Сергей Александрович Соловьев , Татьяна Георгиевна Щербина , Юрий Михайлович Кублановский , Георгий Иосифович Кубатьян , Олеся Александровна Николаева , Дмитрий Геннадьевич Новиков , Белла Ахатовна Ахмадулина , Олег Никитьевич Хлебников , Ирина Бенционовна Роднянская , Максим Александрович Гуреев , Марина Владимировна Кудимова , Нина Валериановна Королёва , Екатерина Константиновна Турчанинова , Юрий Иванович Крылов , Юрий Михайлович Рост , Борис Асафович Мессерер , Олег Владимирович Демидов , Анатолий Сергеевич Макаров , Екатерина Юрьевна Варкан , Вадим Юсупович Абдрашитов , Леониид Владленович Бахнов , Юрий Викторович Беляев , Андрей Александрович Вишневский , Людмила Петровна Дорофеева , Александр Петрович Жуков , Кристина Зейтунян-Белоус , Константин Маркович Комаров , Евгений Александрович Костин , Александр Семенови Кушнер , Юлия Евгеньевна Медведева , Владимир Ильич Нузов , Екатерина Сергеевна Тарханова - Портрет поздней империи. Андрей Битов

или стерто-литературные: Карамышев, Одоевцев, Инфантьев — от них за версту несет заемной хрестоматийностью, и ни разу имя не «приросло» к герою, как «Чичиков» или «Мышкин». Битов именует героев как бы условно, по тоскливой литературной необходимости; он как бы заранее знает, что это имена временные, знаки не истинные, псевдонимы.

Имена вещей — тоже псевдонимы. Что за ними кроется? Этот вопрос — первотолчок битовской одиссеи. Надо сдвинуть имена, сбить с мест ярлыки, своротить на сторону вывески — все вещи внешнего мира надо столкнуть с привычных орбит, — тогда реальность проступит! Ища псевдоним этой тревоге, Битов бросается в первое свое путешествие.

…Разумеется, теперешним взглядом видишь в том первом странствии не то, что виделось в нем тогда, в начале шестидесятых годов, когда «Одна страна» только появилась. Тогдашнее впечатление я отлично помню: даже на ярчайшем фоне «молодой прозы» того времени Битов выделился мгновенно. Чем? Вроде как все: типичный романтик не воевавшего поколения, с мечтами, с обидами, с иронией. «У него протекал масляный фильтр, и лицо его было скорбно» — по одной этой остроте узнается «молодежный» юмор шестидесятых годов. Но — что-то странное во взгляде на реальность, какая-то необычность зрения. Тогда это и впрямь казалось необычностью взгляда, неординарной манерой, чуть не мастерством (какое мастерство? у двадцатилетнего дебютанта! сейчас видно, что это никакое не мастерство, а просто прилично смонтированные записки, но — призма, но — точка отсчета!).

Призма дробит внешнюю реальность на отдельные предметы, на разрозненные черты и черточки, на точечные впечатления и раздражения. Дробится текст, дробятся поверхности, дробятся реакции. «Трень-бом-баба! Бим-бом-баба!» Тюбетейки, халаты, скорпионы, козы, арбузы, змеи, письма, телефоны, разговоры, тюбетейки… Похоже на стандарт тогдашней «молодой прозы», опьяненно, по горизонтали, осваивавшей реальность. И — не то. «Молодая проза» была безгранично уверена в изначальной полноте, стройности и неопровержимой разумности мироздания; мир для нее был ясен — оставалось только закрасить белые пятна. У Битова оказался другой «грунт», вернее, если применить немецкий философский термин, — у него оказался «унгрунд», бездна в основе. Пестрая лента реальности у него оплетает некую пустоту, некий вакуум, некую несказанность; личность ощущает себя «белым пятном», таинственным небытием, которое надо очертить извне, окружить, описать, назвать.

Лента впечатлений, пробегающая перед взором героя, как бы знает про себя, что она — не реальность, а псевдоним реальности. Она невесома. Впечатления балансируют, зеркально отражаясь друг в друге, взаимопоглощаясь, как в символическом уравнении. Узбеки покупают тельняшки, русские покупают тюбетейки. Гурам ухватил Мурада, а может, это Мурад ухватил Гурама. Восход солнца — перестановка света и тени. Механика движущихся ширм. Зеркальная симметрия черного — белого, плохого — хорошего, холодного — горячего. Все как на чертеже и все условно, имена не закреплены за вещами и могут вывернуться по закону симметрии. Внутренняя тревога гонит человека с места на место, потому что у него нет «места»; на месте места у него — дырка, псевдоопора, «унгрунд», скользящее «нет».

Шестидесятые годы доводят тревогу до полной ясности. Битов пишет «Путешествие к другу детства»: апофеоз суперменства, опровергаемого через крайность. Друг детства, «Генрих Ш.» (опять литературная маска?) — манекен расхожей положительности, образец для пошлых подражаний — образ пустоты, окруженной множеством оболочек, мнимость, составленная из реакций на внешние раздражения, псевдореальность, доведенная до абсурда.

Эта повесть тяготит литературной чрезмерностью, постоянным превышением тона (вообще редким у Битова, при его вкусе). Есть что-то нарочитое, что-то от «саморастравы» в длинном цитировании бравурных газетных репортажей по поводу персоны, загодя, пустой и надуманной. В этой «растраве» обнаруживается уже и нечто от ревности, некоторая полуподавленная зависть рассказчика к персонажу, не столько списанному с реального человека (достойного и дельного), сколько нафантазированному по его поводу. Рассказчик все время ловит себя на жгучем желании сравняться со своим раздутым героем. «Око за око» — странная вариация мотива симметрии, когда незакрепленность качеств позволяет им выворачиваться туда-сюда. В истории --">