Линкольн Стеффенс - Мальчик на коне

французcком и английском, я болтал по-немецки как абориген. И Иоханн заметил это.

- И где же, - воскликнул он, встретив меня на станции, - где же ты научился так хорошо говорить по-немецки?

Очевидно мозг подобен мускулам. Пока его тренируют, он вроде бы и не очень быстро осваивает требуемые качества, он как бы перенапрягается, как это было со мной в течение двух лет, когда я постоянно был вынужден говорить по-немецки.

Нотолько дайте ему отдохнуть, как это делают спортсмены со своим телом, и поток крови и рост получают необходимое время для того, чтобы создать то, что требуется. Как бы там ни было, после двух лет практики и года полного забвения я стал говорить по-немецки бегло, легко и с удовольствием.

Но и для меня была довольно приятная неожиданность. Иоханн выглядел хорошо, так хорошо, как никогда. Он так настойчиво взывал ко мне, что я стал опасаться, что его дела плохи, но нет, его высокая прямая фигура и сильное, волевое лицо были так же энергичны и выразительны, как и прежде. Мы прошли пешком по длинной дороге до его гостиницы, там он познакомил меня со своими новыми друзьями, прочими пациентами, и в течение недели я жил их довольно приятной жизнью на свежем воздухе при солнечном свете. Как-то Иоханн спросил меня, как делаются завещания на стипендии в американских университетах, как зовут моего отца, сколько ему лет, где он родился, какая девичья фамилия моей матери, и затем попросил меня, в случае, если с ним что-нибудь произойдёт, приехать в Германию и сделать то, что он попросит.

Я не стал обещать просто так. Поразмыслив, я ответил, что по приезде в Америку я вероятнее всего устроюсь на работу, буду занят и вряд ли смогу свободно бросить дело и приехать в Германию. Но если он, учитывая это, всё же просит меня, то тогда обещаю. Его это вроде бы удовлетворило, он был даже доволен, но больше ничего не сказал. На прощанье мы хорошо провели с ним вечер, и я уехал с чувством, что у него впереди много счастливых, здоровых лет, которые он собирался провести в Италии за изучением истории искусств, как он и планировал это.

Я вернулся к Жозефине и её матери в Лондон. Стал заниматься в Британском музее и ходить на экскурсии с г-жой Бонтеку, которая оказалась информированным гидом с воображением, жена пыталась пристроить куда-нибудь рукопись своей книги, и все вместе мы занимались покупками, так как главным образом нас в то время занимало возвращение домой. Я шил себе на заказ модные одежды для того, чтобы начать новую жизнь: утренние костюмы, вечерние костюмы, спортивные костюмы и даже деловые костюмы, и шляпы: высокие, низкие, мягкие и твёрдые, все на английский манер, самые последние модели. Был даже пиджачный костюм и фуражка для парохода.

Когда я прохаживался по палубе корабля, который вез меня "домой" на работу и к действительности жизни, я выглядел прекрасно, блестяще одет и образован, американский парень двадцати шести лет, разодетый как англичанин и напичканный культурой американских и европейских университетов.

К счастью, я вовсе и не подозревал, что представлял собой милого, настоящего американского олуха, которому вот-вот придётся полностью переучиваться всему, и который не справится даже с этим.

--">