Борис Генрихович Володин - Мендель

бродила по здешним местам вольная дружина Андреаса Шебесты, потом чума и трижды пруссаки — в силезскую, в Семилетнюю и в «картофельную» войну.

Крестьяне Кулендхен не раз бунтовали. Бунты подавлялись жестоко. Но императрице Марии-Терезии все же пришлось издавать патенты, по которым барщина не должна была быть более трех дней. И хоть она издавала эти патенты не раз, их снова пришлось трижды издавать ее сыну императору Иосифу II, дабы как-то сдержать крестьянские бунты и оберечь хозяйство страны от полного разорения.

Потом император Иосиф II крепостную зависимость отменил, и крестьяне стали лично свободны. Жениться могли по своему усмотрению. Могли уезжать в города и заниматься ремеслами. Все могли. У них только земли не было. Им ее не передавали. Они ее пахали. Они даже как-то продавали и покупали друг у друга наделы, но при этом по хитрому австрийскому земельному праву наделы оставались собственностью помещиков. А потому ив девятнадцатом веке крестьяне Кулендхен, все — и немцы, и чехи, и «бауэры», то есть сидевшие на закрепленном в вечную аренду наделе земли, и «хальббауэры», то есть испольщики, и «гертлеры», не имевшие поля владельцы лишь дома с садом и огородом, и безземельные «хойслеры», «домкаржи», у которых и домик-то был уже без сада, и, наконец, полная голь перекатная, бобыли-«хюттлеры», «хижинщики», если перевести дословно, то есть поденщики, батраки, которым давался за труд лишь хлеб да кров в принадлежащей помещику развалюхе, — все они в те годы, чем и как бы ни добывали они хлеб для себя, обязаны были отрабатывать для благоденствия графини Марии Трухзес-Цаль-Вальдбург, или же сиятельного графа Лихновского, или же на императорской инфантерии полковника графа Иозефа Коллоредо по полтора дня «FuBrobot» — пешей барщины, и по полтора дня «Robot mit dem Pferde» — барщины конной.

Досталось кулендцам-краваржцам и в девятнадцатом веке.

Три императора: два католика — французский злодей Бонапарт и свой, в отцы родные богом данный, христианнейший, обожаемый, Священной Римской империи монарх Франц и еще. один, увы, православный, не истинной христианской веры союзник отца родного, российский император Александр — избрали ближние поля под театр, на котором были разыграны знаменитейшие в истории действа, включая и аустерлицкую трагедию.

Для бауэров, гертлеров, хойслеров, хюттлеров, как для немцев, так и для чехов, эти спектакли равно обернулись рекрутчиной, реквизициями, постоями и, наконец, просто шествием разноплеменных мародеров, считая и родных австрийских. А напоследок, как водится, еще эпидемией сыпняка.

Русские, австрийские, французские, польские конные и пешие полки проходили то на Запад, то на Восток, то снова на Запад, и так до 1815 года, пока не кончились наполеоновские войны.

Кроме того, то под Гогенлинденом, то под Ульмом и здесь вот, под боком, при Аустерлице, и во многих более мелких сражениях, и затем — спустя восемь лет, в 1813-м — под Лейпцигом, в расписанной историографами, художниками слова и кисти «Битве народов», иные из парней «Коровьей земельки» — как немцы, так и чехи, онемечившиеся и недоонемечившиеся, — исправно складывали свои головы за доброго государя Франца, так несправедливо разжалованного Бонапартом — навязавшегося еще после этого ему в зятья! — из императоров Священной Римской империи в императоры просто австрийские — подумать только!… Нет, парни из Одрау, из Гросс-Петерсдорфа и Хейнцендорфа просто-таки с рвением и радостью отдавали свои жизни и за попранную честь и за благоденствие обожаемого монарха, ко всему еще столь подло злодеем-родственничком лишенного сразу и Иллирии, и Галиции, и Северной Италии, и прирейнских областей. Из хинчицких жителей, например, остался ради этого под Лейпцигом Иозеф Швиртлих.

Но не всем же умирать, иные уцелели.

Уцелел Иозефов свояк Антон Мендель. И в той трехдневной лейпцигской бойне уцелел и в последующих сражениях тоже. И в 1817-м вернулся к родным пенатам.

Пенаты числились в волостном кадастре как «надел в 30 иохов ^[2] и крытый черепицею дом с садом под нумером 58».

Надел этот был для Хейнцендорфа не из маленьких, а из наибольших: в деревне числилось 72 дома и 102 семьи, и на них приходилось всего 665 иохов посредственной пашни и 155 иохов луга. Впрочем, размер в 30 иохов надел приобрел уже к концу 30-х годов после десятилетнего полновластного хозяйствования Антона.

Дом и надел, видимо, при несколько меньших размерах поля, были --">