Евгений Александрович Зиборов - Работа

возникают серые кустики пыли, взбитой пулями.

Лейтенант прищурился и вдруг подался вперед.

- Упал!

Вновь наступило томительное молчание. Сейчас уже было неважно: убит Быбин или ранен. Важнее становилось другое: кому идти по следам Быбина. Злость, еще кипевшая минуту назад в душе лейтенанта, окончательно исчезла. Глядя на Годунова и Ипатова, он морщился, не решаясь, кому приказать. Ефрейтор кашлянул и, моргая белыми ресницами, засуетился.

- Ну, вы того. Я пошел! - Он ловко вскочил, пригнулся и рванулся вниз.

Годунов машинально щипал черный ус и внимательно следил за исчезавшей и вновь появлявшейся фигурой ефрейтора. Вскоре она пропала из виду. Еще несколько мгновений смотрели лейтенант и Годунов в надежде, что вот-вот мелькнёт в отдалении согнутая знакомая фигура. Но неожиданно зазуммерил телефонный аппарат, лежавший в окопчике Годунова.

Солдат схватил трубку. Лицо его напряглось, потом он радостно закричал:

- Слышу, слышу, Сеня! Говори!

Он умолк, вслушиваясь в знакомый голос, пробивающийся сквозь шорохи и трески.

- Что он говорит? - нетерпеливо спросил лейтенант и сделал жест, требуя трубку аппарата.

- Ипатов говорит, что Быбин успел срастить один порыв. Потом его наповал разрывная положила. А он, ефрейтор то есть, еще один порыв срастил и идет дальше. Говорит, здорово кабель посекло, - Годунов опустил трубку.

- Сволочуги!

Лейтенант привстал, вглядываясь вдаль. И опять они замолчали, ожидая, что вновь зажужжит зуммер, и в трубке зазвучит голос Ипатова. Но прошло пять и ещё пять минут, а трубка молчала.

Лейтенант медленно вытер ладонью градины пота, бежавшие со лба. Что ж, ему всё понятно. Ипатов уже не заговорит. Он, как и Быбин, лежит где-то там, среди сухой клокастой травы, и лужицу его крови жадно пьёт истомлённая июльским зноем сухая земля.

Годунов вылез из своего окопа, молча придвинул аппарат к лейтенанту, потом, просыпая крошки табаку, свернул самокрутку и прикурил от «катюши». Сделав несколько затяжек, он протянул недокурок лейтенанту, встал и нырнул вниз, за чёрной змейкой. Двое погибли на его глазах. Что будет с третьим?

Лейтенант стиснул трубку, вслушиваясь в неясный шум, пощёлкивания мембран. Иногда ему казалось, что он слышит чьи-то знакомые голоса, и тогда он кричал в трубку, вызывая то Годунова, то Ипатова. Но трубка не отзывалась. И когда уже иссякло терпение, трубка щёлкнула, и очень близкий голос Годунова сказал:

- Товарищ лейтенант! Лейтенант Иваненко! Вы меня слышите? Это я, Годунов. Товарищ лейтенант, Сеню тяжело ранило, я ему перевязку делал, оттого и задержался. Товарищ лейтенант, я ещё одно повреждение устранил. Сейчас пойду по линии дальше. До нашей траншеи рукой подать. Фрицы, гады, через траншею бьют с деревьев. Ну, я пошёл, товарищ лейтенант!

И опять умолкла трубка. Лейтенант кричал в неё, дул, щёлкал по мембране, но аппарат словно онемел.

- Ф-фу! – Иваненко бросил трубку. Ещё десять минут он может подождать. Это – крайний срок, после которого ждать уже нечего. Нет, можно ещё пяток минут можно накинуть, вдруг Годунов просто задержался, вполне возможно, что где-нибудь от фрицев прячется.

И вдруг, как сквозь дремоту, лейтенант услышал жужжание. Схватив трубку, он приник к ней.

- Товарищ лейтенант… Это я. Ранило меня… - медленно, с паузами, доносился хриплый, прерывистый голос Годунова. – Ещё одно повреждение… Сил нет. Разрывной.

Иваненко закричал:

- Годунов, милый, ты лежи, я сейчас! Слышишь? Я сейчас приду! – Он умолк, прислушался и опустил трубку. Вот и Годунов лежит там, на проклятой лощине. У Годунова дела плохи. Слишком хорошо знал лейтенант, что значит бульканье, возникающее в горле раненых в грудь.

Лейтенант поглубже надел пилотку, привычно ощупал карманы. Нож, пассатижи, изолента и молоток были на месте. Поднимаясь, лейтенант посмотрел на небо – удивительно, какое оно голубое! Ни облачка, ни дымки. И самолётов нет. Только солнце – ослепляющее, жгучее – как в детстве.

Где-то за спиной ухнули пушечные выстрелы. Над головой с характерным шуршанием прошли снаряды. Спустя несколько мгновений там, где маячили ракиты, поднялись султаны взрывов.

- Так их, гадов! – лейтенант скрипнул зубами. – Так их!

Сузившимися от ненависти глазами смотрел он на лощину. Наступило мгновение, когда он уже не мог знать, что случится там, под прицельным огнём, среди просматривающегося врагом пространства. Лейтенант вспомнил недовольное лицо комбата, его ломкий от досады --">