(satin.gl) - Яд (СИ)

========== Glacies/Лёд ==========

В мире, где клятвы не стоят вообще ничего. Где обязательства — пустой звук. Где обещания даются лишь для того, чтобы их нарушать, было бы славно устроить так, чтобы слова обрели былое значение и мощь.Чак Паланик. «Колыбельная»

*****

Она хочет пить.

Такое простое, такое человеческое чувство — жажда.

Её не должно быть здесь. Виктория не сделала ничего выходящего за рамки закона измерения. Тогда почему? Почему булькающий звук стоит в ушах: дразнит, издевается, манит.

Манит её — позвать его…

Звать. Умолять. Просить хоть толику тех капель, которые она насчитала, слушая отвратительный звук.

Сколько она здесь? Сколько прошло времени с тех пор, когда главной её заботой была утренняя прическа. Сколько, с тех пор, как она принимала ванну с любимым маслом звездной розы и миндальным молоком…

Грязная.

Грязная в своих мыслях. Грязная ночная рубашка, прилипшая к её телу. Грязные, засаленные белокурые волосы. Грязь. Грязь. Грязь. Повсюду в этой одиночной камере — грязь.

Ещё звуки…

Отвратительные крики. Тошнотворные лязги цепей. Кровь. Откуда она? Почему она не видела ужасных пятен раньше? Когда-то приятный, атласный шёлк стал ненавистен… Ненавистен из-за застывших пятен крови.

Он прикасался к ней?.. Нет. Она бы почувствовала. Почувствовала бы и вспомнила руки, оставляющие после себя следы, которые не смыть.

Для чего она ему? У неё нет ни статуса, ни привилегий перед советом. Зачем новоиспеченному королю бывшая смертная?

Габриэль.

Он поможет. Придет и вытащит её из злачного места, причиняющего ей боль. Боль от недостатка его ласковых рук.

Ей нужны прикосновения Габриэля. Нужно его тело рядом. Нужны белоснежные крылья укрывающие её ото всех.

От него.

Нет, нельзя. Ей нельзя думать о нём. Запустив цепочку мыслей о самом Дьяволе, он услышит. Обязательно услышит и примет это за потребность в нём. Будто она может нуждаться в нём. Будто может понять его мотивы. Будто знает его.

Знала… она знала его раньше. Она видела каким он мог быть. Видела борьбу в темноте его глаз. Она знала его раньше, но никак не сейчас. Виктория должна смириться. Того парня больше нет. Его нет. Значит и спасения от него нет. Нет ни жалости, ни сострадания; нет блеска в вишневых глазах; нет отклика на её мольбы.

Она молилась. Долгое время звала его. Звала с того момента, как её бросили сюда. В камеру. Темницу. С тошнотворным запахом. На цепь. Словно суку, недостойную стоять на ногах перед хозяином.

Она восседает на матрасе с тёмными пятнами и гниющей плесенью, поджав под себя ноги. Цепь, скрепляющая руки, не позволит ей встать, когда он придёт.

Сколько она здесь? Сколько времени прошло с тех пор как её похитили, перед самым важным днём в её жизни?

Она должна была стать тем утром самой счастливой женщиной на свете. Встать, улыбнуться солнцу выступающему из-за плывущих пурпурных облаков, и сделать шаг в новую жизнь.

Но её похитили. Зачем? Она ведь просто хотела надеть своё белоснежное платье, которое Мари шила несколько недель. Хотела надеть комбинацию белых кружев. Хотела сделать высокую прическу. Она даже собрала высокий пучок на ночь, чтобы придать волосам объём. Она хотела сказать «да», стоя перед священным алтарем. Хотела поцеловать своего мужчину. Хотела чтобы их союз закрепили на небесах. Хотела почувствовать его руки в своих волосах, поздно вечером, после банкета. Почувствовать, как бы он вытащил шпильки из её волос. Они бы падали на пол, образуя небольшую кучку металлических заколок. Потом, он бы развернул её к себе спиной, поцеловал бы обнаженные плечи. Его пальцы задели бы шнуровку корсета. Он бы справился за несколько минут. Несколько безумно долгих, мучительных минут. Она бы предстала перед ним в комплекте белья купленном на земле. Невероятно лёгкий шёлк её лифа не скрыл бы от Габриэля напряженных, набухших сосков. Тонкие трусики, не скрыли бы влаги, которую вызвали его пальцы, скользящие по её телу. Она бы приняла его холодные прикосновения. Приняла и наслаждалась бы каждой минутой проведённой с ним. Привыкла бы к аристократичной сдержанности. К умению держать при себе эмоции.