(Кирин из райских садов) - ...султан моей души (СИ)

но тот вовсе и забыл о ней.

— Править? А разве не Влад должен? — кубок с тихим, но пронзительным звуком опущен на стол. И Мехмед, и Лале смотрят на мальчишку.

— У нас в стране не так, кто достоин из братьев, тот и правит, — Лале опустила голову.

— А разве у вас остались братья? — Раду был настолько невинен, что Мехмед на него вовсе не разозлился.

— На всё воля Аллаха, — причём так самодовольно прозвучало. Да неужели ради тебя Аллах забрал трёх достойных шехзаде? Лале уже не могла дышать спокойно.

— Султан, я думаю, Раду ещё рано думать об этом, он слишком юн. Впрочем, как и его брату, — Лале отпустила руку Раду, чтобы он смог быстро встать и отбежать. Ведь она попалась в сети.

— Мы с ним одного возраста считай. Значит, я не могу быть падишахом? Но всё в твоём лице говорит, что тот раб достоин править, — он наклонился к ней непозволительно близко. Гримаса гнева исказила лицо настолько, что ни о чём ином речи быть не могло. Ничего такого вслух девчонка не сказала, но явно подумала. И тем самым снова оскорбила его! Султана Мехмед Хана!

— Не надо! — Лале не знала, чего испугался Раду. Возможно, и сам Мехмед не понял, что собрался сделать. Но мальчик прильнул к Лале и повалил её на пол. Он больше не смотрел в глаза Мехмеда, лишь на руки, которые должны были потянуться к девичьей шее.

Мехмед возвышался над ними, глубоко дыша. Его полный злобы взгляд мог бы обратить в прах. И рот приоткрыл, словно лев, который хотел пустить клыки в ход. Лале обхватила Раду, собираясь закрыть его собой. Стала осторожно подниматься.

— Лале-хатун, отец дал добро на твой траур. Жаль, что я не могу выслать тебя из Эдирне, ведь ты должна быть рядом с мужем. Однако, раз ты теперь в трауре, твоё жалованье я снижу до того, что получает простой янычар в месяц. Приданное распродай, если хочешь больше, тебе оно уже не понадобится, — и грозил пальцем всё это время. — А ты, мальчик, хорошенько подумай, хочешь ли с ней остаться, поскольку эта хатун больше не будет жить в роскоши. Вон! Во-о-он Я сказал! — но ещё до этого Лале встала и машинально поклонилась, а после унесла Раду на руках.

Если бы она была хоть немного послушней! Возможно, он бы сказал, что отец разрешил отказаться ей от траура в любое время и выйти за достойного мусульманина, которого выберет сама. Но Мехмед, всё ещё злой, но довольный своей хитростью, покачал головой. Никакого ей брака! Никакого выбора! Любимая племянница отца? Обойдётся!

— Лале-хатун? — Раду молчал, пока они не вернулись в свои покои. — Мы теперь не будем здесь жить? — девушка попыталась улыбнуться, всё же подобный вопрос обнадёживает.

— А ты останешься со мной? — Раду только кивнуть успел, как ворвалась взволнованная Шахи-хатун. Наставница теперь не даст житья.

†††

Получив письмо, Влад тайком выбрался в лес после ужина. У него там нашлось уютное место на одном из старых деревьев. А потому он поспешил туда, чтобы прочесть письмо, а затем избавиться, закопав, как делал иногда. Ведь в основном они с Асланом сжигали их на кухне.

И вот, взобравшись на облюбованную ветку и удобно устроившись, Влад поспешил раскрыть письмо. И удивился, раскрыв широко глаза — родной язык, валашский! Но почерк… ужасен. Он немного посмеялся, но быстро взял себя в руки, чтобы прочесть, улыбаясь. Было много ошибок, но он их не замечал вовсе.

Здравствуй, Влад. Пишу тебе сообщить, что у нас с Раду всё хорошо. Мы здоровы. Не болеем. Твой брат в учёбе усерден. А чтобы не забывал родной язык, я надиктовала ему письмо, но сама переписала. Надо было отправить его, потому что там красивые буквы.

Я говорю глупости?

Может, ты уже знаешь, что… когда ты читаешь это письмо, я, возможно, официально ношу траур по принцу(?) Хасану. Это так. Произошло кое-что. У меня не было другого выхода. Не знаю, почему оправдываюсь перед тобой. Но я надеюсь на твоё понимание. И поддержку. Аслан точно не захочет принять подобный выбор. Всё равно что похоронить себя заживо…

И ещё я хотела бы узнать, как вы. Пожалуйста, если будет возможность, пришли ответ.

Однако улыбался Влад только вначале. На момент написания письма у них всё было хорошо. А сейчас? На сердце стало неспокойно.

«Конечно ты будешь думать о глупостях…»