Нина Стожкова - Обет молчания

– Зря я притащилась с тобой, Генка, в эту дыру, – проворчала она. – Хотелось взглянуть, где мой муж пропадает вечерами, но лучше бы я с Козловыми в клуб поехала. Неужели нельзя было подыскать для переговоров заведение посолиднее? Ладно, закажи мне что-нибудь легкое, например, фруктовый салат.

– Есть салат «Травиата», – назвала Галина первое, что пришло в голову. Спазм сдавил ей горло.

– Это что же, отрава, что ли? – развеселился второй гость. – А вы, девушка, оказывается с юмором! Нет уж, нам, пожалуйста, что-нибудь посвежее!

Когда Галина, расставив салаты, возвращалась на кухню, ее обогнал Геннадий.

– Сбежал от них под предлогом, что из-за музыки мобильник не слышно. Извини, не думал, что так получится. Впрочем, рано или поздно ты бы все равно узнала. – Слушай, обещай мне, что Лариса ни о чем не догадается. У нас маленький ребенок, и вообще… Бизнес, сама понимаешь, вещь жестокая, все эти страсти ни к чему…

– Ладно, даю обет молчания, этого, надеюсь, достаточно? – устало сказала Галина. – Впрочем, ты тоже больше никогда не услышишь от меня ни слова, обещаю, – и официантка с огненными волосами исчезла на кухне.

Перед концертом Галина приехала в академию пораньше, чтобы распеться. Первая октава далась легко, но как только голос попытался взлететь выше, прежний предательский дребезг, усиленный в несколько раз, заставил ее замолчать. Хрустальные звуки, легко извлекавшиеся ею еще вчера, теперь казались недоступными, как мираж, как хрустальный замок на горной вершине. Певица схватила папку с нотами и, разрыдавшись, выбежала из аудитории.

Теперь она мерзла на остановке, размышляя о том, что жизнь кончилась и, наверное, придется возвращаться домой, на Урал. Что ж, будет преподавать в родном музучилище, где ее давно ждут. В их городке, между прочим, неплохие люди живут. Во всяком случае, не лживые богатеи с их модельными женами. А как мама и бабушка скучают! Заманивают ее домой провинциальными радостями вроде походов за грибами и купаний в озере. Карьера певицы… Ну что ж, таков закон жанра, в опере все обычно кончается плохо.

– Ой, Галка, насилу догнал! – знакомый насмешливый басок прервал ее размышления. Взмокший Володька Федоров расстегнул куртку, совершенно не заботясь о своем золотом горле. – Ты чего сбежала? Не в голосе сегодня, ну и что? Бывает, сама знаешь. Посидела бы, других послушала, «голубка» бы простила. Уж очень она в тебя верит. За глаза говорит, что у тебя редкий тембр, а характер – настоящий сибирский. В глаза ни за что не скажет, боится «испортить».

– У меня такого еще не было, – Галина чуть не плакала. – Наверное, петь я больше не буду. Зачем-то в аспирантуру пошла, теперь все это ник чему. А ты-то сам, Володька, почему не за кулисами? – спохватилась она. – Скоро же твой выход.

– Ерунда, договорился с «голубкой». Она нас с тобой на следующий раз перенесла, с параллельным потоком. На той неделе вместе вокал сдавать будем, а пока поехали, провожу, что ли, – легкомысленно махнул рукой Володька и накинул Гале на плечи свой пиджак.

Через неделю Галина Березина пела на экзамене в аспирантуре арию Шемаханской царицы, удивляясь, как легко и свободно звучит ее голос, как легко даются ей самые высокие пассажи.

После концерта она не выдержала и отправилась к врачу-фониатру, сухонькому старичку, наблюдавшему и врачевавшему не одно поколение вокалистов.

– Евгений Моисеевич, объясните, – спросила она тревожно. – Почему мой голос так странно себя ведет? Что это? Какой диагноз?

– В твоем возрасте, Березина, диагноз один – любовь.

Врач усмехнулся, устало откинулся на стул и передвинул на лоб круглое зеркальце.