Лариса Шубникова - Я тебе не ровня (СИ)

похожа она на Еленку, как две капли воды. Утром сам увидишь, — дед Миша устал, пил пиво, развалясь на лавке.

— Говорил тебе еще пять годков тому езжайте ко мне, сберегу вас обоих! Чего упирался, хрыч? — ворчал воевода.

— Вот был ты дубиной, дубиной и остался, Фрол. Сам знаешь, нельзя было. Да и сейчас опасно. Только вот старый я стал. Боюсь, отдам концы, а Аришка-то одна будет бедовать.

Воевода на эти слова старого друга кивнул, и брови насупил.

— Не боись, Михайла. Уберегу. Я и сам уже сивоусый, но разве Аришу брошу? И тебя, хрыч, жалко.

Разговор шел непонятный, но тревожный.

Дед Михаил кивнул, а воевода нахмурился. Замолкли оба, понимая про себя каждый свое. В тот момент дверь в большую гридницу отворилась, и вошел воин редкой стати в дорогом одеянии. Косая сажень в плечах, глазами и волосами черен. А бороды и усов нет! Лик смуглый, спокойный, отчужденный вроде как, но по всему видно — к такому просто не подойдешь, вопроса не задашь. Бо ярый!*

Воин обмахнул себя крестным знамением, глядя на богатую икону в красном углу, и высказал.

— Здрав будь, Фрол Кузьмич, — деду Михаилу кивок.

— И ты здрав будь, Андрей, — воевода посерьезнел, видно, что непростой гость пожаловал. — Вот, Михал Афанасьич, спаситель твой, боярин Шумской.

Дед Михаил узнал воина, что спас обоз на лесной дороге, а потому еще раз попытался сказать спасибо:

— Благодарствуй, боярин, за спасение. Коли не ты, я и внучка моя уж и не дышали бы.

Парень снова кивнул без слов, только взглянул черно. Дед Михаил слегка сжался: бывает же такой взгляд! Вроде спокойный, но уж дюже муторный. Равнодушный. Будто в глаза Моране* смотришь. Еще и шрам от правой брови по виску вверх — страшный. Оттого кажется, что боярин и не человек вовсе, а демон в обличии: так бровь изгибается бесовски.

— Садись, Андрюш, выпей с нами, — в голосе старого воеводы прозвучало тепла больше, чем Михаил Афанасьевич ожидал.

— Выпью, спасибо, — молвил статный боярин.

Дед Михаил долго разглядывал гостя, тот же, будто не примечал любопытного взгляда пришлого, пил пиво и угощался, чем Бог послал. Сидел прямо, согласно своему званию, и, не смотря на молодой возраст — чуть за двадцать — держался за столом на равных с двумя пожилыми людьми.

— Ты утресь к себе? В Савиново? — воевода подлил пива Шумскому.

— Вечером, дядька Фрол. Хочу на торг попасть, — и все так спокойно сказал, не глядя.

— Добро, — ответил воевода.

Тем временем, Шумской закончил закусывать, поднялся, и попрощался, будто выполнил урок или тяжкую повинность.

Чудной боярин вышел, а дед Михаил напал с вопросами на старого дружка, даром, что устал и в сон его клонило:

— Эва. Кто таков? По лику из южных сарматов*? Шумской?

Воевода в ответ кряхотнул, сложил руки на животе, и рассказал:

— Михайла, ты к Андрюхе особо не лезь. Не любит. Его все Гарм* зовут. Но парень преданный, надежный, а воин такой, что и сравнить-то не с кем. Он с моим внуком Демьянкой дружен. Андрюхин надел в Савиново аккурат с Берестово соседствует. Там сынок мой старшенький управляет. Шумской-то, когда я свою сотню поднимаю — всегда с нами. Вроде и сам по себе, а вроде и нашему князю подмога. Шумской — выблядок*. Отец его прижил с одной сарматкой. Она в племени у себя не последней была, а вот ляхи* возьми, да напади на них. Похолопили*. А девка сбежала! Борзая и смелая была. Пробиралась лесом, так там ее старший Шумской и встретил. Дюже любил, домой к себе взял, да недолго радовался. Сарматка сына родила ему, растила годков до семи, а потом скончалась в один день. Все говорят — боярыня Шумская отравила, но это токмо слухи. Андрюху отец признал, воспитал, военной науке обучил. А годков с шестнадцати Андрей сам себе голова. Отец землю дал и отправил в глухую деревню. Андрюха сам дорогу прогрыз, прорубил. Брал свою полусотню и в набеги. Грабил да резал. Правда только ляхов*. И ладно бы от жадности, он ить со злости. Видно, за мамку мстил. Тем вот и укрепил дом свой, и богатства стяжал. А все одно волком на всех смотрит. Это характер такой сарматский. Но хороший парень. Вот те крест!

— Так я же не спорю, Фролушка, что хороший он, но уж слишком грозен, — дед Михаил замолчал ненадолго, а потом обратился с вопросом важным и насущным к другу своему старому. — Фрол, скажи-ка, а в Берестово твой старший сын заправляет? Там хоромы-то его?

— Там. И полусотня уж своя, и хоромины, и семейство. У него --">