Людмила Райот - Наездница. Сожженная тобой

кухарок только тем и занимались, что готовили горы еды, лишь бы угодить взыскательным вкусам нашего не столь многочисленного семейства. Хотя, как по мне, эти совместные приемы пищи - скука смертная.

Очередные двери с готовностью распахнулись перед нами, и мы оказались в богатой гостиной. Слева пылал камин, множество подсвечников по всей комнате создавали торжественную атмосферу. В центре стоял длинный, заставленный едой стол, а нависала над всем этим изобилием хрустальная люстра.

Мы с кузеном прошмыгнули внутрь и заняли причитающиеся нам по праву места. Я — слева от главенствующего и, как всегда, пустого стула графа О'Коннора, Джеймс — справа, сразу за старшим братом и его женой. Сидящий следом Уильям радостно улыбнулся нам и заерзал, но был осажен строгим взглядом Годвина.

Пока мой отец отсутствовал, Годвин исполнял обязанности управляющего имением и главы семейства — тридцатилетный барон О'Брайан как раз заканчивал читать молитву. Его супруга, леди Алисия, на миг подняла глаза и тут же опустила их вниз, к сложенным в молитвенном жесте рукам. Во всей ее позе читалось молчаливое неодобрение.

Для берейтора обращение «конюх» вполне могло показаться оскорбительным. Конюх (он же грум или коновод) занимается простой, «грязной» работой на конюшне: уборкой денников, чисткой лощадей и пр. Берейтор же — квалифицированный специалист, занимающийся подготовкой чистокровных лошадей к скачкам и соревнованиям.

Я последовала примеру остальных, склонив голову к сплетенным под подбородкам ладоням, старательно выражая смирение и благодарность Господу Богу за дарованный нам ужин. «Скромной», по словам Годвина, трапезой можно было накормить с десяток таких семей, как наша. Оставшиеся после нас блюда отдавали слугам, а оставшимся после слуг потчевали скот. Вот такой круговорот еды в природе.

- Мне кажется, или здесь запахло лошадиным навозом? - спросила Алисия, стоило отзвучать последним словам молитвы.

Годвин вздохнул и взмахнул ажурной салфеткой, аккуратно заправляя уголок тканевого квадрата себе за воротник.

- Джеймс! Я же просил переодеваться после конюшни, - укорил он.

- А это и не я, - возразил юноша. - Марс зачем-то понадобилось идти к загону на ночь глядя.

- Ты ходила к загону в такое время? - двоюродная невестка воззрилась на меня так, будто я только что попрала все мыслимые и немыслимые законы этикета.

- Да, - процедила я, придвигая к себе тарелку (главное, чтобы мерзкий предатель не вздумал болтать о пари!). - Сидячий образ жизни не для меня.

Молодая женщина поджала губы. Ее волосы, убранные в высокую прическу, лежали ровно и идеально. Тонкую шею перехватывало жемчужное ожерелье, а нежные руки не знали никакой работы, кроме перелистывания страниц книги.

Между нами была холодная война — вечная схватка правил и безалаберности, следования канонам и страстного стремления вырваться из-под давления общества. Она презирала мою любовь к лошадям и природе, неряшливость и взрывной характер. Я отвечала ей взаимностью, больше всего на свете боясь, что однажды мне придется жить так, как она.

Вставать каждое утро и битый час проводить у зеркала, ожидая, пока служанки приведут тебя в королевский вид. Надевать самые лучшие платья и украшения, убирать волосы — хотя кроме мужа и десятка слуг на тебя никто и не смотрит, вышивать, читать, думать лишь о детях и о доме... Я никогда не буду такой!

- А зачем ты ходила к загону? - спросил десятилетний Уильям. Его глаза горели неподдельным любопытством.

Я подмигнула ему в ответ.

- Хочу взять несколько уроков у твоего берейтора. Разрешаешь?

- Конечно! - тот аж подпрыгнул от восторга. Он не испытывал ко мне никакого предубеждения. Он был бы счастлив присоединиться к нам с Джеймсом, чтобы разделить хоть часть нашей жизни, такой взрослой и такой интересной.

- Зачем тебе дополнительные занятия верховой ездой? - озадаченно нахмурился Годвин. - Ты и так прекрасно держишься в седле.

«Куда лучше, чем позволительно девушке твоего статуса» - ясно читалось в его тоне, но вслух этого кузен не сказал.

Со мной бесполезно было спорить. Меня невозможно было убедить. Я жила так, как хотела, пресекая любые попытки вылепить из себя то, что хотелось бы остальным. И даже Годвин не смел указывать мне.

Я была главной в этом доме. Единственный, кто мог бы попытаться приструнить меня — это мой отец. Но последние десять лет он крайне редко появлялся в --">