Пьер Лоти - Роман одного спаги

Пьер Лоти Роман одного спаги

ВСТУПЛЕНИЕ

I

Миновав южную оконечность Марокко и спускаясь к тропикам вдоль африканского побережья, долгие дни и ночи созерцаешь нескончаемый пустынный край. Это Сахара, «огромное безводное море», или, как называют его мавры,^[1] «Билад-уль-Аташ» – Страна жажды.

Пустыня насчитывает пятьсот лье в длину – и никаких ориентиров для плывущего корабля, ни одного растения, ни единого признака жизни.

С печальным однообразием проплывают мимо безлюдные пространства, зыбучие пески дюн, бескрайние горизонты – и с каждым днем все нестерпимее становится жара.

Потом наконец над песками встает старинное белое селение с редкими пожелтевшими пальмами: это сенегальский город Сен-Луи, столица Сенегамбии.^[2]

Церковь, мечеть, сторожевая башня, дома в мавританском стиле… Все будто дремлет под палящим солнцем, как в тех португальских городах, что процветали некогда на берегах Конго, – Сан-Паулу и Сен-Филипп де Бенгела.

Но вот корабль подходит ближе, и как же тут не подивиться, – город построен не на берегу, даже порта нет, нет вообще никакого сообщения с внешним миром. Берег, прямой и низкий, столь же неприветлив, как и Сахара, а бесконечная цепь скал не дает пристать кораблям.

Теперь можно разглядеть то, чего не видно было издалека: огромные человеческие муравейники на берегу, тысячи и тысячи соломенных хижин, островерхих лилипутских шалашей, где копошатся странные темнокожие существа. Это два больших города народа волоф – Гет-н'дар и Н'дартут, отделяющие Сен-Луи от моря.

Как только остановишься где-нибудь неподалеку, тут же появляются длинные пироги с загнутым носом, с рыбьей мордой и повадками акулы. Управляют ими стоя черные мужчины – высокие, худощавые, с лицами горилл и прекрасными, приводящими в восхищение мускулистыми фигурами. Проплывая над подводными скалами, гребцы опрокидываются раз десять. Но с негритянским упорством, ловкостью и силой клоунов десять раз кряду переворачивают пирогу и снова пускаются в путь; пот и морская вода ручьями струятся по их обнаженной коже, похожей на покрытое лаком эбеновое дерево.

Но вот они наконец добрались до корабля и в торжествующей улыбке показывают великолепные белые зубы. Одеяние силачей состоит из амулета и стеклянных бус, а кладь – из тщательно закрытого свинцового ящика для писем.

Именно в нем заключены распоряжения губернатора прибывшему кораблю и бумаги, адресованные колонии.

Когда спешишь, можно безбоязненно положиться на этих мужчин и быть уверенным, что, случись лодке перевернуться, тебя с величайшей заботой обязательно выловят и в конце концов доставят на берег.

Однако гораздо удобнее продолжить путь в южном направлении и дойти до самого устья Сенегала,^[3] – там вас подберут плоскодонки и преспокойно отвезут в Сен-Луи по реке.

Такая оторванность от моря – главная причина застоя и уныния края; Сен-Луи не приспособлен для стоянки пассажирских пароходов и торговых судов, которые направляются в другое полушарие. Сюда заглядывают лишь по необходимости, никто никогда не бывает здесь проездом, и, похоже, местные жители чувствуют себя узниками, абсолютно отрезанными от остального мира.

II

В северном квартале Сен-Луи, возле мечети, стоял на отшибе старый маленький домик, принадлежавший некоему Самба-Хамету, торговцу с верховьев реки. Дом был выбелен известью; его потрескавшиеся кирпичные стены и рассохшиеся от жары доски служили пристанищем целым полчищам термитов, белых муравьев и голубоватых ящериц. Два марабу,^[4] поселившиеся на крыше, на самом солнцепеке, важно вытягивали плешивые шеи над прямой пустынной улицей и щелкали клювами на солнце, когда кто-нибудь случайно проходил мимо. О, печаль этой африканской земли! Хилая колючая пальма каждодневно медленно перемещала свою скудную тень вдоль раскаленной стены; то было единственное дерево во всем квартале – никакая другая зелень не ласкала здесь взор человека. На пожелтелые пальмовые ветви нередко садились стаи крохотных голубых и розовых птичек, которых во Франции называют бенгали.^[5] А вокруг – песок, только песок. И нигде никакого моха, ни единой свежей травинки на иссушенной обжигающим дыханием Сахары земле.

III

Внизу, в ворохе причудливого тряпья – остатков прежней роскоши, жила ужасная старая негритянка по имени Кура-н'дьяй, бывшая фаворитка великого --">