Александра Сергеевна Ермакова (ermas) - Прорывая мрак времён (СИ)

Всматривался до рези в глазах. Склонился убедиться, что труп — труп. Холод… ничего более. Поднес зеркало к губам — нет дыхания. Проверил пульс на шее — ни толчка.

Что за чертовщина?.. Спирт — больше не спасение. Нужно переходить на другие сильные вещества… Так! Пора начинать! Включил любимый диск с реквием Моцарта. Закрыл глаза, погружаясь в медитацию. Мир спокойствия и умиротворения. Пару взмахов, словно палочкой дирижёр. Ещё несколько размеренных вдохов и распахнул веки. Включил диктофон:

— Тело… — Дотошно выискивал раны, язвы, синяки, хоть что-то, объясняющее причину смерти. — Череп — без видимых травм. Также — уши, нос, рот, зубы… шея… — Поднял одну руку, вторую. Ощупал подмышками. Пальцы скользили по телу как утюг, отглаживающий полотенце. Грудь, живот. Заученными движениями проверил ноги, ступни. Перевернул труп на бок. Констатировал, вернув обратно: — На теле видимых повреждений не обнаружено.

Взял скальпель, глянув на настенные электронные часы — четыре нуля. Полночь! Время колдовства, приспешников тьмы — ведьм, нечисти и нежити. Странно, с чего пришло такое сравнение? Повернулся к трупу… Кошка! Виктор застыл, не в силах пошевелиться. Тело словно парализовало — руки, ноги онемели, язык прилип к нёбу. Вместо крика вырвался едва слышный хрип. Зверь, окутанный прозрачным серебристым облаком, не отреагировал. Задние лапы упирались в грудь девочки, верхние в щёки. Морда склонилась над лицом, будто гипнотизировала. Из распахнутой пасти в приоткрытый рот лился чистый красноватый свет — перетекал как неспешная река. Секунду тянулся и оборвался — кошка, как стояла, так упала.

Выдохнуть не удавалось. Сердце лихорадочно заколотилось — то сжимаясь до боли, то выдавая сильный толчок. Перед глазами пелена. Ужас лишил способности связно мыслить. Виктор выронил скальпель, не в силах двинуться с места. Девочка сморщила нос — скривилась, будто съела лимон. Веки затрепетали… картинка ускользнула… чернота утянула в омут.

Глава 2

22 июля 2005 года

Катя вдохнула глубже — жива! Свежий воздух — свобода! Выйдя из больницы, приставила руку козырьком, пряча глаза от ослепляющего солнца и кишащего разноцветия: люди, рекламы, вывески, машины. Первый раз за месяц после воскрешения вышла на улицу. «Клиническая смерть», — так написано в справке. Как хорошо, что нет телевизионщиков. Вспышки, съемки, интервью достали за это время. Папарацци перестали интересоваться, когда врачи заверили: Выходцева Екатерина — не уникальный случай. Такое случается, правда, крайне редко. Привели уйму других, более значимых примеров, отбив ажиотаж к ней. Правда, они, всё же помучили ещё с недельку, а потом шумиха утихла.

На душе тревожно! Хочется озираться, чего-то высматривать. Застоялый воздух усугублял самочувствие тяжестью и сухостью. Впрочем, как и всегда. Чего удивляться? Ростов летом безжалостен.

А вот и предки! Радости не прибавилось… Нет, конечно, хорошо, что приехали забрать, но ощущения странные. Словно чужие давят, заставляют делать, что не хочется. Так успокоиться! Любимые приближаются. Перескакивая через ступеньки, бежал отец. Худощавый, долговязый. В бежевых льняных брюках и развевающейся рубашке с коротким рукавом. На бледном, осунувшемся лице светились зелёные глаза. Мать за ним не поспевала — фиалкового цвета туфли на высоченных шпильках и короткое платье в тон, всё же не созданы для бега. Каблуки звонко цокали по цементной лестнице, отдаваясь болью в голове.

— Доча… доча… — махала она.

Невысокая стройная блондинка с аристократическими чертами лица. Голубые глаза и губы слегка подчёркнуты неярким макияжем. Волосы с идеально уложенной стрижкой каре. Мать всегда следила за собой, чему и учила. Хотя часто досадовала, что дочь так на неё не похожа. «Вся в отца!» — с сожалением и глубоким сочувствием протягивала она: «С такой внешностью трудно найти мужа. Радует, что пока не толстая». М-да… Обижаться? Конечно, обидно, что не оправдала надежд матери, но гены… С ними ничего не поделать!

— Девочка моя, — отец, подскочив, сжал в объятиях. Видно, что переживал — вон как похудел.

— Па… всё отлично! — поморщилась Катя. Пятнадцать лет, а тискали словно ребенка. От стыда сгореть недолго.

— Прости! — взял себя в руки папа и чуть отступил: — Рад, что ты…

— Доча… — мать давилась слезами. Боже! Катя закусила губу — диссонанс видеть зарёванное --">