Екатерина Александровна Неволина - Один день тьмы

этим ответом. Но сейчас… сейчас все было по‑другому.

— Мне не слабо́, — сказала я вслух и склонилась к детской шее.

Прокусить кожу легко. Она тонкая, словно бумага. От тебя не требуется никаких усилий, тело умеет все лучше тебя, действуя словно и не совсем по твоей воле. Кровь оказалась очень горячей и густой. А еще вкусной. Вкуснее, чем любое изысканное лакомство, которое мне доводилось попробовать. Она дарила тепло, уверенность и силу, наполняя каждую клеточку моего тела. Я чувствовала эйфорию. Глоток, еще глоток… Так жаль отрываться, но я, хотя с трудом, заставила себя сделать это. Глаза у девочки закатились, а тело безвольно повисло в моих руках. Я прислушалась. Сердце еще билось. Но тихо‑тихо и с перерывами: «Тук‑тук, тук‑тук, тук…»

Я огляделась. Ночь смотрела на нас во все глаза. Редкие прохожие силуэтами мелькали где‑то далеко, не замечая в густой тени деревьев ни меня, ни мою добычу.

Неподалеку стояла занесенная снегом лавочка. Я отнесла туда девочку, положила на доски и попыталась оттереть с шеи следы крови, послюнявив пальцы, но получилось только хуже — вместо слюны у меня во рту тоже была кровь. Наконец я догадалась набрать в горсть снега и вытереть шею ребенка им, затем снова прислушалась. Девочка еще дышала. Тогда я замотала ее шею шарфом, застегнула шубку и остановилась над телом. Наверное, у нее еще есть шанс выжить. Может быть, позвать кого‑нибудь и сказать, что ребенку стало плохо? Я вспомнила, как отшатнулся от меня мужчина. Нет, все‑таки лучше не делать этого. Мама девочки должна быть где‑то неподалеку. Она станет искать дочь и без труда найдет ее здесь, а мне лучше не попадаться на глаза. Прочь, скорее прочь отсюда, пока меня не заметили!

Я отошла от скамейки, еще раз посмотрела на нее с дорожки. Девочка лежала все так же неподвижно.

«Она спит. Ничего страшного, дети очень любят спать», — пробормотала я и пошла прочь.

Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать, кто идет за моим левым плечом.

— Я сдала вступительный экзамен? — спросила я.

И ответом была тишина. Только тихо поскрипывал под моими ногами снег, и тусклые фонари, кривясь в пренебрежительных гримасах, смотрели на меня свысока.

— Я убила ее, — снова произнесла я.

Но и небо, подернутое черно‑серой мутью, упорно молчало.

Артур, ход № 1

Утро выдалось неожиданно ясным и морозным. На ощетинившемся тонкими, похожими на колючки веточками деревце сидели воробьи и чирикали во все горло. Все деревце было покрыто пушистыми серыми комочками. Это оказалось так красиво, что Таня, хотя и опаздывала, остановилась полюбоваться. Воробьи горланили, солнце еще только встало из‑за горизонта, но торжественные лучи уже разбегались по всему темно‑синему яркому небу, сияли тысячью огоньков на серебристой снежной корочке.

Мороз нещадно щипал за щеки, поэтому Таня потерла их рукавицами, подмигнула воробьям и вбежала в здание больницы.

Степаныч, исполнявший обязанности охранника и вахтера, уже налил себе чаю и важно попивал его из огромной желтой кружки, сидя на своем начальственном месте.

— А, попрыгунья, — приветствовал он Таню, подавая ей ключ от флигеля, — получите и распишитесь.

— Спасибо, Степаныч. Как смена? — поинтересовалась Таня, подвигая к себе разлинованную вручную тетрадку и ставя подпись в нужной графе. На месте, где требовалось поставить отметку о времени прихода, ручка на мгновение замерла, а взгляд девушки тревожно метнулся к большим круглым, словно блин, часам, висящим на стене. Так и есть, на пять минут опоздала.

— Нормально, стрекоза. Да ты пиши ровно что там положено. Не виновата же ты, что тебя воробьи заболтали. Сам из окна видел, — гордо пояснил вахтер.

— Спасибо! — Таня обрадованно вывела цифру и послала Степанычу воздушный поцелуй, который тот шутливо поймал в исчерченную глубокими бороздами грубую ладонь и прижал к сердцу, уморительно закатив глаза.

Тем временем девушка вновь вышла на улицу и направилась к одиноко стоящему флигелю с тусклой пожелтевшей пластмассовой табличкой, услужливо сообщавшей, что за металлической дверью находится не что иное, как Областная станция по переливанию крови.

Таня уже повернула в замке ключ, когда вдруг заметила неподалеку молодого человека. Он был еще совсем мальчиком. Лет, наверное, шестнадцати‑семнадцати. Черноволосый, красивый и очень‑очень бледный.

Незнакомец стоял, опираясь --">