Дарья Алексеевна Иорданская - Во имя Абартона

не хуже. В конце концов даже почтенная декан Боделин не гнушается их применять и частенько лупит по своему хрустальному шару, когда забарахлит.

Забравшись в теплую воду, пахнущую розами, Мэб откинула голову на бортик и прикрыла глаза. Нужно выдохнуть, выкинуть все из головы. А назавтра нужно сделать вид, что утомительная поездка в имение была не ежесезонной пыткой, а приятными каникулами, что встреча с семьей подбодрила и воодушевила. С каждым таким выездом делать вид становилось все труднее. Бабушка выживала из ума, мать год от года была все надменее и сварливее, тетушка — все желчнее, а сестры и кузины… Мэб часто приходилось слышать, что мужчины в семье Дерован умирают молодыми по одной простой причине: не желают причинять лишние неудобства своим дамам. Иногда казалось, что это чистая правда. Мэб с тоской вспоминала отца, веселого, энергичного, деятельного. Приезжая с заседания, уставший, с гудящей после жарких дебатов головой, он с радостью превращался в рысака и катал крошку-Мэб по коридорам и лестницам особняка. Что это был за конь! С лоснящимся крупом, с сияющей шелковистой гривой, в которой путались звезды. И что это был за отец!

Мэб села, потирая лицо, отгоняя непрошеные слезы. Нынешняя поездка далась ей сложнее прочих. В этот раз на ежегодный весенний бал в имение нагрянули Женихи. Они ели, пили, отпускали сальные шуточки, думая, что их никто не слышит и не понимает, и обсуждали достоинства Мэб, точно она была породистой кобылой. Рассуждали о ней, как о пригодной к случке суке! А потом кто-то пустил слух, что невеста вопреки принятым в высшем свете обычаям далеко не невинна, шутки стали еще грязнее и резче, и дело закончилось грандиозным скандалом. Леди Дерован изволили наорать на дочь, и полный гнева голос матери все еще звенел в ушах.

— Putan! — кричала леди Дерован, путая языки. — Шлюха! Проклятая дрянь! Ты допустила, чтобы о тебе в обществе говорили подобные вещи! Ты позволила людям думать, будто ты — благородная дама! — утратила свою невинность, словно какая-то крестьянка! Ты не вернешься в этот рассадник разврата и порока, Мэб! Я обговорю все с лордом Дансью, он готов взять тебя и опозоренной. В любом случае, после свадьбы ты должна будешь оставить свою позорную работу.

Не желая ничего объяснять, Мэб в тот же час собрала свои чемоданы и покинула имение.

Запах роз обернулся вдруг гнилостной вонью. Мэб чертыхнулась, прогнала наваждение и, выбравшись из воды, завернулась в широкое банное полотенце. Из небольшого зеркальца над раковиной на нее мрачно глядела красивая молодая женщина. Красивая, молодая, занятая делом и свободная от предрассудков, и в Бездну маму, тетушку, сестер, кузин и всех женихов разом! Не думать же о них теперь!

В дверь настойчиво постучали.

— Профессор Дерован.

Мэб коротко чертыхнулась, сбросила влажное полотенце, влезла в широкий бархатный халат и, придерживая его у горла, открыла задвижку.

— Что вам нужно, профессор Эншо?

— Ваши чемоданы, — буркнул Эншо, не удостоив ее взглядом. — И впредь потрудитесь нанять носильщика.

Мэб дождалась, пока он скроется за поворотом короткого коридорчика, и, покряхтывая совершенно неаристократично, втащила чемоданы в свою комнату.

* * *

Реджинальд давно пришел к выводу, что Мэб Дерован получает удовольствие, испытывая пределы его терпения. Раньше терпеть ее высокомерие было проще: их разделяло шесть кварталов обширного студенческого городка и по меньшей мере четыре университетских здания. Иногда случалось пересекаться в библиотеке, в столовой, конечно — на общих собраниях, но там отлично удавалось соблюдать дистанцию. Единственным полем боя были учебные планы, которые перекраивались по живому. Мэб Дерован, одаренный теоретик и историк, с пеной у рта доказывала, что лишний час жизненно необходим студентам для прослушивания курса «Артефакторика — если уж вам так неймется — тринадцатого века на примере Короны Альфубы». Реджинальд со своей стороны упирал на практику и обещал эту самую корону со студентами повторить и без лекций профессора Дерован. Битва шла пятый год, число побед у обоих сторон было примерно равным, корону так никто и не повторил, и один только ректор ухитрялся находить во всем этом выгоду: занятия проводились профессорами с особой страстью, когда они желали доказать что-либо друг другу.

— Милый Реджи, — улыбался ректор на просьбу Реджинальда найти уже ему другого --">