Теодор Картер - Скованный

Он всегда помнил тот день, когда Диана стала частью его жизни. Он выжжен клеймом на запястье Томаса.

Томас трогает перила, двери, касается старой родительской мебели.

В девять лет Томас впервые открыл чердак. Пахло сеном и древесиной, но он был пуст. В одиннадцать он познакомился с рок-н-роллом. В тринадцать — с травкой. Он приходил на чердак, когда родители сводили его с ума, когда было скучно, когда хотел спрятаться, покурить, послушать музыку или просто отдохнуть.

Томас касается книжных полок, давно уже поваленных на пол. Он смотрит в окна и видит себя. Он открывает дверь своей комнаты, в котором витает запах дешевого курева.

Томасу было четырнадцать, когда тринадцатилетняя Диана по какой-то нелепой случайности залезла на чердак.

— Привет, — говорила она. — Я твоя новая соседка.

В тот день Томас понял, что Диана — лучший способ уйти от реальности. Поэтому с тех пор они курили вместе. Чердак стал пристанищем их любви. Их отношения зрели под крышей ветхого дома.

Томас выходит в подъезд и ступает на шаткую лестницу. Она скрипит и крениться. Томас лезет наверх.

— Тихо, — говорила Диана в шестнадцать. — Пока еще рано.

— Я больше не могу, — шептал Томас.

Затем шел дождь.

— Давай, — шептала она.

Томас задирал ей юбку и отодвигал трусики. Когда дождь барабанит по крыше дома, ничего не слышно. Ни стонов, ни шорканий, ни шлепков.

Томас чувствует запах Дианы. Даже сейчас, спустя почти двадцать лет, он не изменился.

Все те же балки, к которым он прижимал ее. Трещины разрушали их. Музыка до сих пор отдавалась эхом. Струйки дыма еще не растворились в воздухе.

Чердак. Они приходили с утра и не уходили до самого вечера. Совсем еще юные и беззаботные. Молодые и прекрасные.

Томас прекрасно помнит этот дом. Но помнит его другим. Ярким, живым. Сейчас окна и двери выбиты, местами он проседал, словно ломаясь на двое. Руины детства. Остатки памяти.

Томас — призрак. Где-то здесь, в этом заброшенном доме, витает призрак его матери. Он заглянул в ее комнату — пусто.

— Папа! Папочка!

Томас оглянулся.

— Зачем ты убил меня, папочка?!

Понедельник. Метро. Толкучка. Как пролетели выходные? Их не было.

5

Мистер Уолкер. Вершина человеческих надежд и внутренних самокопаний. Он принимает отчет о финансовой деятельности, параллельно стуча членом по совести Томаса.

Он говорит: «Если ты будешь умнее, сэкономишь мне нервных клеток». Томас слушает. Мистер Уолкер добавляет: «Будь проклят тот день, когда я взял тебя на работу. Остаешься без премии».

Сегодняшний день — день зарплаты.

Томас не помнит дату своего рождения, не помнит дату свадьбы и дату рождения дочери. Но то, что каждый второй понедельник месяца — день зарплаты, Томас помнил всегда.

— Эй, да расслабься ты, — говорит голос справа. — Этот козел успокоиться.

Голос принадлежит Итону Спарксу. Он говорит:

— Начальники… Они такие. Стоит что-то сделать не так, как им хочется, и на тебя тут же сыпятся груды оскорблений. Совсем как женщины…

Если поставить Итона и Томаса друг напротив друга, то они решат, что смотрят в зеркало. Он говорит:

— Знаю одно местечко неподалеку. Продают хорошее пиво. Давай расслабимся после работы?

— Нет, — отвечает Томас. — Хотя давай.

6

В воздухе медленно тает запах уксуса. Запах жирного уксуса. Словно кто-то поджарил себе стейк и залил им скворчащую сковородку.

— Два пива, — говорит Итон.

— Ага, — отвечает девушка-официант.

Она уходит, оставляя за собой тропу, состоящую из приторного парфюма, сигаретного дыма и какой-то кислятины. Мужик, сидящий за барной стойкой, шлепает ее по заднице.

— Трахнул бы ее? — спрашивает Итон.

— Да, — отвечает Томас.

— Хотел бы я себе столько денег, чтобы иметь сразу несколько женщин. Ха-ха. Понял?! Иметь!

Томас испытал отвращение, хотя втайне мечтал о том же.

— Эй, друг. Соболезную тебе…

— Ты уже соболезновал.

— Знаю, но в последнее время ты сам не свой. Смотрю в твои глаза и ничего в них не вижу. Понимаю, что такая утрата это… Это ужасное горе, но ведь стоит жить дальше. Жизнь не поставишь на паузу.

— Знаю, — говорит Томас.

— Попробуй расслабиться, выпей хорошего пива, покури травки… — голос Итона напоминает комаринный писк. — Вжик-вжик, — говорит Итон. — Вжик-вжик-вжик.

— Я завязал.

— Насовсем?

— Насовсем.