Ярослава А. - Постучись в мою дверь (СИ)

сравнению с предыдущими выглядит ни фига не респектабельнее. Даже наоборот.

И если от тех был хоть шанс отбиться, от такого бугая точно не убежишь.

«Беги, Сонька, беги!» — пронеслась бешеной белкой мысль и я стартанула, что есть сил, надеясь, что я так же ловка и могуча как эта самая белка.

На деле же…

Спотыкаясь и задыхаясь, я как припадочная бегу по лужам, а мужик в плаще точно летит следом и кричит:

— Да, постой ты! Во дурная девка… Сумка твоя…

Но я его не слышу. Знаю только то, что надо бежать.

А впереди как раз уже виднеется дверь моего подъезда.

И вот это как раз тот случай, когда я жалею, что у нас поставили новый работающий домофон. Ключи-то в сумке.

А сумка где?

Пока я тормозила и тупила у двери, громила почти что поравнялся со мной и, судорожно выдыхая, согнулся пополам, опираясь о колени.

— Фу-у-х, ты коза резвая. Еле догнал, — пожаловался он, тяжело дыша и протягивая мою сумку, — Забыла ты. Там, небось, документы лежат. Держи.

В страхе вжимаясь в дверь, я во все глаза пялюсь на незнакомца и понимаю, что меня начинает отпускать, и наконец включается логика.

Дрожащей рукой забираю у него свою сумку, достаю ключи, но руки слушаются плохо, трясутся, и ключи падают на пол, прямо мне под ноги.

— Да, что ж ты такая впечатлительная. Не трону я тебя. Больно ты мне нужна.

Странное дело, но после этих слов мне прям легчает.

Позволяю незнакомцу самому поднять мои ключи, открыть дверь и зайти в подъезд вместе со мной.

* * *

Живем мы с Русом на пятом и самом верхнем этаже, следовательно, как и в любой другой пятиэтажке здесь нет лифта.

Тяжело переставляя ноги, трясясь от холода из-за насквозь промокшего плаща и сырых ботинок, упрямо карабкаюсь по лестнице и где-то на пролете между вторым и третьим этажом понимаю, что мой спаситель решительно двигается следом.

Что ему надо?

Уж не денег ли он хочет за мое спасение?

На бутылку…

На ум приходит та самая зажабленая тысяча.

И что, выходит, я ее берегла, чтобы вот так отдать незнакомому человеку?

Какая я все-таки жадная.

И почему мне совсем не стыдно?

Разве так меня отец воспитывал?

С такими вот мыслями преодолеваю еще две ступеньки и, откинув мокрые волосы с лица, поправляю съехавшие на кончик носа очки, а после уже поворачиваюсь к мужчине.

— Спасибо вам, за то, что вступились, но отблагодарить мне вас нечем.

— Совсем-совсем? — с доброй усмешкой интересуется он.

— Совсем-совсем, — с самым серьезным видом киваю в ответ.

Незнакомец смотрит на меня как-то странно, изучающе, и этот момент он совсем не похож на человека, что спасает девушек ради бутылки. В глазах его светится ясный ум и какой-то неразгаданный мною интерес.

— И чё? Даже не угостишь чайком своего спасителя?

Окидываю придирчивым взглядом длинный, явно видавший лучшую жизнь, кожаный плащ мужчины, стоптанные ботинки. Возвращаюсь к заросшему щетиной лицу и говорю:

— Что-то не особо вы похожи на спасителя. Скорее на бандита.

— Да, ладно, — усмехается он, — Ты, хоть когда-нибудь настоящих бандитов видела? А, Конопка? Я же настоящий рыцарь!

— Угу, — бучу я, лихорадочно пытаясь придумать, как избавиться от этого странного, наглого человека, — Рыцарь в пальто. Где же ваши сияющие доспехи?

— Ха! — весело восклицает он, — А это что?

С этими словами он широко и задорно улыбается, явив малость офигевшей мне ровный ряд блестящих золотых зубов.

— Ну, так что, Кнопка, насчет чая? Я замерз жуть, пока бежал за тобой. Все ноги промочил.

С этими словами он кивает на свою, явно сырую обувь и добавляет:

— А если я завтра заболею и помру? Что делать будем?

— Конкретно вы уже ничего делать не будете, — со знанием дела отвечаю я, — А я, так и быть, принесу вам на могилку пару гвоздик.

Едва эти едкие и, наверняка, обидные слова слетают с моего языка, как я тут же жалею.

Сонька, ты, идиотина ходячая!

Кто ж такими вещами, как могилка шутит?

Человек тебе помог, спас даже сумку отдал.

А ты поблагодарить по-человечески не можешь!

Быть может это потому, что я последние время после смерти отца постоянно сталкиваюсь с нечеловеческим отношением к себе. С волками жить, как говорится…

Зачерствело, покрылось толстой корой из непробиваемого гранита мое сердце. Работа, опять же, наложила свой отпечаток. --">