Хлоя Лиезе - После долго и счастливо (ЛП)

съедобными кличками и сквозь слёзы подпевать своему эмо-плейлисту из 90-х. К примеру. Возможно, этим я и занималась ранее. Когда открыла и начала лакать вино.

В мире, который говорит, что чувства, подобные моим — это «чересчур», пение всегда помогало. В доме, по большей части полном стоиков, которые любили моё большое сердце, но в основном переживали свои чувства совершенно иначе, пение было способом выпустить всё то, что я чувствовала и не могла (или не желала) скрыть. Вот почему на прошлой неделе я испугалась, когда осознала, что перестала петь. Потому что тогда я поняла, насколько я онемела, насколько опасно приблизилась к подавлению своей боли.

— Фрейя? — аккуратно зовёт Мэй.

— Я в порядке, — хрипло говорю я, снова вытирая слёзы. — Или… буду в порядке. Просто мне хотелось бы знать, что делать. Эйден сказал, в чём бы ни была проблема, он хочет её исправить, но как исправить что-то, когда ты даже не знаешь, что сломалось? Или когда всё кажется настолько сломанным, что ты вообще это не узнаешь? Как он может давать такие обещания и вести себя так, будто вообще, бл*дь, не понимает, почему я испытываю эти чувства?

Огурчик, будучи неизменным эмпатом, чувствует моё расстройство и запрыгивает на кровать, громко мяукая, а потом принимается мять мою грудь когтями, и это больно. Я мягко отталкиваю его, после чего он перебирается на мой живот, и это уже приятнее. У меня капец какие сильные спазмы. Редиска более медлительна, но наконец запрыгивает и присоединяется к своему брату, после чего начинает лизать моё лицо.

— Не знаю, Фрей, — говорит Мэй. — Но я знаю одно — тебе надо с ним поговорить. Я понимаю, почему тебе больно, и почему тебе меньше всего хочется проявлять инициативу, когда он так отстранился, но ты не получишь ответов, если не будешь разговаривать, — она выжидает мгновение, затем говорит: — Возможно, визит к семейному психологу будет мудрым решением. Если ты готова… если ты сделаешь такой выбор. Тебе надо решить, хочешь ли ты этого, даже если тебе кажется, что всё зашло слишком далеко.

И вот тут накатывают слёзы, как бы быстро я ни стирала их со щёк. Потому что я не знаю, остались ли у меня варианты для выбора. Я боюсь, что мы уже слишком сильно отстранились. Я плачу так сильно, что болит горло, и каждое надрывное рыдание будто разламывает мою грудь на куски.

Потому что последние шесть месяцев я смотрела, как само сердце моего брака рассыпается, и теперь я не знаю, как выстроить всё обратно. Потому что в какой-то момент критический урон уже нанесён, и не вернуться к тому, что было прежде. В человеческом теле это называется «необратимая атрофия». Будучи физиотерапевтом, я с таким знакома, хотя борюсь с этим в меру своих возможностей, работаю с пациентами, пока они не начинают потеть, плакать и материть меня.

Это не самая любимая часть моей работы — когда они достигают дна, дрожащие, вымотанные и измождённые, но правда в том, что это хорошая боль, которая предшествует исцелению. В противном случае мышцы скукожатся без нагрузки, кости без испытаний сделаются хрупкими. Используй или потеряешь. Есть тысяча вариаций третьего закона Ньютона: Действию всегда есть равное и противоположное противодействие. Чем меньше ты требуешь от чего-либо, тем меньше оно даёт, тем слабее становится, пока однажды не превратится в тень прежнего себя.

— Я так устала плакать, — говорю я Мэй сквозь ком в горле.

— Я знаю, Фрей, — тихо говорит она.

— Я так зла на него, — рычу я сквозь слёзы.

Шесть месяцев медленного, безмолвного упадка. Это не была одна ужасная ссора. Это была тысяча тихих моментов, накапливавшихся до тех пор, пока я не поняла — я не узнаю его, нас или, чёрт, даже саму себя.

— И ты имеешь право злиться, — говорит Мэй. — Тебе больно. И ты постояла за себя. Это важно. Это значимо.

— Да. Я постояла за себя, — я вытираю нос. — А он повёл себя так, будто ни черта не понимает, в чём проблема, будто проблем нет.

— Справедливости ради, многие парни такие, — говорит Мэй. — Ну типа, Пит научился лучше нести эмоциональную нагрузку нашего брака, но на это потребовалось время и усилия. Ты помнишь, как я выгнала его два года назад?

— Эм. Да. Он же спал на моём диване.

— Вот именно. Так что ты не одна. Парни так делают. Они лажают

--">