Хлоя Лиезе - После долго и счастливо (ЛП)

и обычно поначалу не понимают, в чём дело. Многих мужчин не учат анализировать отношения. Их учат гнаться за девушкой на максимальной скорости, а получив её, переключаться на автопилот. Я имею в виду, не все мужчины такие. Но их достаточно, чтобы это стало прецедентом.

— Ладно, хорошо, большинство из них не обучено самоанализу. Но когда всё разваливается вот так, как они могут быть счастливы?

— Я не могу сказать, что они счастливы. Возможно, смирились?

— Смирились, — это слово оставляет кислый привкус на языке. — Нах*й такое.

— О, ты же знаешь, что я согласна.

Эйден ведь никак не может быть счастлив в этом браке, напоминающем труп, ведь нет? И смирение? Это последнее слово, которым я бы описала своего мужа. Эйден решительный, ведомый внутренней силой, целеустремлённый и самый трудолюбивый из всех, кого я встречала. Он никогда не довольствуется синицей в руке. Так с чего ему смиряться с чем-то в нашем браке? Что случилось?

Неужели ему нормально прийти домой, обменяться теми же семью репликами про то, как прошёл день, принять душ по отдельности, потом лечь в постель и повторять это день за днём? Ему хватает быстрого чмока в щёку, его удовлетворяет то, что у нас не было секса несколько месяцев?

Раньше мы пылали таким огнём, такой страстью друг к другу. И я знаю, что со временем это меркнет, но мы перешли от пылающего пламени к размеренному тёплому свечению. Я любила то свечение. Я была счастлива. А потом однажды поняла, что оно ушло. Я оказалась в одиночестве. И оно было очень, очень холодным.

— Это так отстойно, Мэй, — я сморкаюсь и бросаю салфетку куда попало. Я почти мечтаю, чтобы Эйден оказался здесь и содрогнулся от всего бардака, который я устроила в доме. Я бы наблюдала, как его левый глаз начинает подёргиваться, и получала извращённое удовольствие, потому что добилась от него хоть какой-то реакции. — Просто капец как отстойно.

— Знаю, дорогая. Хотелось бы мне всё исправить для тебя. Я бы сделала что угодно.

По моим щекам катятся новые слёзы.

— Знаю.

Охранная система в нашем доме в Калвер-сити пищит, сообщая, что кто-то вошёл и ввёл код.

— Мэй, кажется, он пришёл домой. Я вешаю трубку.

— Ладно. Держись, Фрейя. Звони в любое время.

Сев, я промокаю глаза.

— Обязательно. Спасибо. Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Я нажимаю кнопку сброса вызова как раз в тот момент, когда дверь тихо закрывается. Огурчик и Редиска спрыгивают с меня и выбегают из комнаты вдоль по коридору.

— Надо было назвать их Бенедикт и Арнольд, — бормочу я. — Предатели. Это я вас кормлю!

— Фрейя? — окликает Эйден. За этим следует грохот, глухой удар, затем приглушённые ругательства. Кажется, я оставила кроссовки прямо за дверью, а он, наверное, споткнулся о них.

«Упс».

Замок двери со щелчком запирается.

— Фрейя? — повторно зовёт он. — Это я, — его голос звучит хрипло.

Я подавляю свежий приток слёз и стараюсь вытереть лицо. Можно подумать, что спустя неделю я готова, знаю, что и как сказать. Но моя боль кажется… бессловесной, запутанной и острой. Раскалённый, колючий узел эмоций, раздирающий мою грудь.

Оттолкнувшись от матраса, я спешу в прилегающую ванную и сбрызгиваю лицо, надеясь, что холодная вода скроет следы моего плача. Затем смотрю в зеркало и стону, увидев отражение. Мои глаза покраснели, отчего радужки выглядят неестественно бледными. Нос розовый. Лоб покрылся пятнами. Все свидетельства того, что я хорошенько порыдала. Превосходно.

Отражение Эйдена появляется рядом с моим в зеркале, и я застываю как добыча, чувствующая, что хищник вот-вот набросится на неё. Он стоит на пороге ванной, его синие как океан глаза не отрываются от моего лица. У него отросла недельная борода, того же каштаново-чёрного оттенка, что и остальные волосы, и от этого он кажется незнакомцем. Он никогда не отращивал растительность на лице, если не считать лёгкой щетины, и я не знаю, нравится мне это или нет. Я не знаю, рада ли его возвращению домой или же страдаю из-за этого.

Между нами воцаряется молчание, пока капля воды не падает с крана с оглушительным плюхом.

Мой взгляд проходится по его

--">