Мэтт де ла Пенья - Ангелы в снегу

Мэтт де ла Пенья Ангелы в снегу

© М. Приморская, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Да, пожалуй, старик мог бы сунуть в конверт пару баксов и отправить на мой бруклинский адрес (а там их могла бы стащить банда крыс-домушников). Но у него и так забот по горло: нужно откладывать на летний лагерь для моей младшей сестрёнки. Да ещё нашему псу по кличке Орешек — невообразимо блохастой дворняге с торчащими во все стороны зубами — срочно потребовались услуги дантиста. Да-да, вот именно: кривозубой собаке нужна операция. Ну что ж… Но, по словам сестрёнки, за это придётся выложить больше трёх сотен зелёных, так что старику пришлось впрячься во что-то типа кредита.

Пустяки.

Подумаешь, посижу в праздники на голодном пайке.

Не о чем говорить.

* * *

Я поставил акустическую гитару Майка обратно на стойку.

— Да, пап, всё хорошо.

— Ну и хорошо.

«Хорошо, — подумал я. — Сколько же раз мы с ним обменялись этим чёртовым словом за последнее время?» Старик говорил так, потому что не был уверен в своём английском, а я — потому что не хотел выглядеть в его глазах выпендрежником.

— На следующий год купим тебе билет, и ты сможешь прилететь домой на Рождество, — продолжал отец. — И тогда ты, я и Софе, мы соберёмся вместе, как одна семья. Как раньше.

— Звучит отлично, пап.

Он ещё не знал об этом, но к следующему Рождеству я планировал перебраться поближе к дому, в юго-восточную часть Сан-Диего, и пойти учиться в местный муниципальный колледж. Всем, похоже, казалось, что у меня в Нью-Йорке всё идёт как по маслу. И формально, наверное, так и было. Полная академическая стипендия Нью-Йоркского университета. Профессора, которые просто поражали меня каждый раз, когда я приходил на лекции. Но если бы вы прочитали нашу с сестрёнкой переписку, вы бы сразу поняли, почему я решил бросить колледж после первого же учебного года. Мой отец — самый стойкий мужчина, которого я знал, — плакал по ночам в подушку. Софе слышала его рыдания за стеной. А ещё он отказывался от еды, так что сестрёнке приходилось буквально силой усаживать его за стол. Словом, дело было в том, что дома творилась чёртова реальная жизнь. Настоящее мучение. А я прохлаждался тут, на другом конце страны. Невозможно описать тот груз вины, который я чувствовал на своих плечах.

Повисла долгая неловкая пауза — мы со стариком ещё толком не научились общаться по телефону. Наконец он прочистил горло и произнёс:

— Что ж, михо, берегись бури. В новостях сказали, она будет сильной.

— Я буду осторожен, пап, — ответил я. — Скажи Софе, пусть держится подальше от парней.

Мы попрощались и закончили разговор.

Сунув мобильник в карман, я в сотый раз заглянул в буфет Майка. Одна цельнозерновая булочка для хот-дога и пара пакетиков кетчупа. Всё. В холодильнике тоже было нечем поживиться. Плитка горького шоколада, полпачки мини-морковок, два йогурта без добавок и бутылка крутой водки. Как в такой прекрасной квартире может быть так мало еды? Стоило только взглянуть на красивые баночки с йогуртом, как в животе заурчало. Но нужно было экономить. До Рождества оставалось ещё три дня, а до получки — целых четыре.

Майк, управляющий книжным магазином в кампусе, и его жена Дженис обещали заплатить за то, что я посижу с кошкой в их новой квартире. Тут, конечно, было раз в триста лучше, чем в той раздолбанной халупе, которую я снимал в Бушвике, да только Майк забыл заскочить в банк перед отъездом.

— Можно мы рассчитаемся, когда вернёмся из Флориды? — спросил он.

— Не вопрос, — соврал я.

Беда не приходит одна: они уехали, а через пару часов на Нью-Йорк обрушился чёртов снегопад. Весь Парк-Слоуп, где жил Майк, завалило слоем гребаного снега толщиной в тринадцать дюймов. И если бы я даже захотел освежить навыки, полученные дома (обчистить кого-нибудь, например), то ничего бы не вышло. Все сидели по своим тёпленьким домам и носа не казали наружу.