Ричард Гордон - Свободен для любви

тех пор никогда и нигде не расставался со свежим выпуском «Ланцета», торчавшего из кармана наподобие флажка, и парой толстых книг. В обеденный перерыв он относил книги в библиотеку, где закусывал бутербродами с сыром, а заодно собирал с залежавшихся справочников вековую пыль, которой затем щедро делился в травмпункте с пострадавшими. По субботам, когда библиотека не работала, он перемещался в музей хирургической патологии, на полках которого, словно забытые вещи, хранились в толстостенных стеклянных банках человеческие органы, и разгуливал вдоль стеллажей с книгами под мышкой. Подмышка вообще, по-моему, служила главным местом, откуда Бингхэм черпал свои познания.

— Привет, дружище! — проорал он, хватая меня за локоть. — Как я рад, что тебя тоже в травмпункт засунули! А я-то думал-гадал: кому это место достанется? Представляешь, каково мне пришлось бы, возьми они сюда вместо тебя какого-нибудь другого обал… то есть, я хотел сказать, просто обалдуя? Мы же с тобой поладим, да, старик? Мы ведь старые знакомые.

— Да, конечно, — поддакнул я. Без особой, впрочем, радости.

— А здорово все-таки, а? — весело прокудахтал Бингхэм.

— Что здорово?

— Ну, дипломы мы с тобой получили, и все такое. В том смысле, что теперь можно уже работать по-человечески. У меня в активе, например, есть два нагноившихся пальца, липома и четыре обрезания. — Бингхэм потер свои паучьи лапки, словно предвкушая лакомый ужин. — Сам проф вчера сунул голову в операц посмотреть, как идут дела, и заметил, что у меня твердая рука. Кстати, старик, он поинтересовался, почему тебя там нет.

— А с какой стати мне там быть? — изумился я. — Я только с сегодняшнего дня на работу вышел.

— Нет, старина, если строго смотреть на вещи, то с полуночи, — поправил меня Бингхэм. — Разве ты не шал? Впрочем, последнего пациента к тому времени уже увезли. Но я сказал профу, что ты вообще-то парень довольно надежный и, хотя уик-энды твои порой на несколько дней затягиваются, в конечном итоге ты возвращаешься. Я добавил, что в таких случаях готов за тебя безвозмездно отрабатывать.

Я устремил на Бингхэма ледяной взгляд:

— И что ответил профессор?

— Ничего, старина. Фыркнул только себе под нос и потрусил дальше.

— Понимаю.

Первый блин вышел комом. Чтобы рассчитывать на приличную карьеру, мне предстояло еще получить должность старшего ассистента и поработать уже в самой клинике под руководством нашего профессора хирургии. Назначение это через три месяца работы в травматологическом отделении получит лишь один из нас двоих. Второму же придется обивать пороги других медицинских учреждений.

— Послушай, старина, — продолжил между тем Бингхэм, — на твоем месте я бы заскочил после ужина в палату и взглянул на совершенно потрясную кисту поджелудочной. Там же лежит изум прободная язва — парень, правда, вот-вот откинет копыта, но, надеюсь, до нашего осмотра дотянет.

Как истый хирург, Бингхэм мыслил только медицинскими диагнозами и симптомами, забывая, что за каждой болезнью скрывается страдающее существо.

— А мне казалось, что хирурги из травмпункта не должны обходить палаты, — нахмурился я.

— Ты прав, старина. Я попросил профа сделать для меня исключение: ведь уже в аспи готовлюсь. Словом, старик разрешил мне рыскать по палатам сколько душе угодно. Думаю, тебя тоже не выгонят, если ты со мной придешь.

Еще не переступив порога травмпункта, я почувствовал, как в моем сердце просыпается ненависть к Бингхэму.

Пункт первой помощи в больнице Святого Суизина даже у самого пылкого юноши вряд ли бы вызвал желание стать вторым Луи Пастером или Эстли Купером. В длинном, выложенном кафелем полуподвале с небольшими оконцами под потолком всегда устойчиво пахло карболкой, а народу было — как в общественном туалете возле оживленного перекрестка. Поскольку больнице приходилось изыскивать средства на покупку новейших антибиотиков и изотопов, никому и в голову не приходило тратить деньги на отделение, способы врачевания в котором не изменились с тех пор, как в него приносили пострадавших под колесами если не ассирийских колесниц, то уж по меньшей мере фиакров. Все здесь дышало древностью — от набитых конским волосом матрасов и прохудившихся ширм до потускневших от времени инструментов и закопченных стерилизаторов. Престарелый регистратор походил на Мафусаила, и даже медсестры выглядели как старые девы.

Когда мы вошли, все --">