Юз Алешковский - Антология сатиры и юмора России ХХ века. Том 8. Юз Алешковский

ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ

* * *

Серия основана в 2000 году

* * *

Редколлегия:

Аркадий Арканов, Никита Богословский, Игорь Иртеньев, проф., доктор филолог, наук Владимир Новиков, Лев Новоженов, Александр Ткаченко, академик Вилен Федоров, Леонид Шкурович

Главный редактор, автор проекта

Юрий Кушак

Главный художник, автор серийного оформления

Евгений Поликашин

Оформление тома — Лев Яковлев

Шарж на обложке Владимира Мочалова

В оформлении использованы фотографии

Ф. Гринберга, Л. Нисневича, М. Богомаза,

А. Бердичевской, С. Намина, А. Басаласса,

А. Алешковского, снимки из семейного альбома автора.

Фотография на фронтисписе Вадима Крохина

Рисунки Резо Габриадзе

Подготовка макета — творческое объединение «Черная курица»

при Фонде Ролана Быкова.

© Юз Алешковский, 2000

© Яковлев Л. Г., оформление, 2000

© Кушак Ю. Н., составление, примечания, 2000

Он вышел из тюремного ватника

Статья написана нобелевским лауреатом Иосифом Бродским незадолго до его кончины. Печатается с сокращениями. Полностью статья опубликована в первом томе собрания сочинений Юза Алешковского, выпущенного издательством «ННН» в 1996 году.

…Применительно к данному автору музыкальная терминология, пожалуй, более уместна, нежели литературоведческая. Начать с того, что проза Алешковского — не совсем проза и жанровые определения (роман, повесть, рассказ) приложимы к ней лишь частично. Повествовательная манера Алешковского принципиально вокальна, ибо берет свое начало не столько в сюжете, сколько в речевой каденции повествующего. Сюжет в произведениях Алешковского оказывается порождением и заложником каденции рассказчика, а не наоборот, как это практиковалось в художественной литературе на протяжении ее (у нас — двухсотлетней) истории. Каденция, опять-таки, всегда уникальна и детерминирована сугубо личным тембром голоса рассказчика, будучи окрашена, разумеется, его непосредственными обстоятельствами, в частности — его реальной или предполагаемой аудиторией.

На протяжении большей части своей литературной карьеры Алешковский имел дело преимущественно с последней. В подобных обстоятельствах рассказчик неизбежно испытывает сильное искушение приспособить свою дикцию к некоей усредненной нормативной литературной лексике, облагороженной длительным ее употреблением. Трудно сказать, что удержало Алешковского от этого соблазна: трезвость его воображения или подлинность его дара. Любое объяснение в данном случае покажется излишне комплиментарным. Скорей всего, за избранной им стилистической манерой стоит просто-напросто представление данного автора о его аудитории как о сборище себе подобных.

Если это так, то это лестно для аудитории, и она должна бы поблагодарить рухнувшую ныне общественную систему за столь демократическую интуицию нашего автора. Ибо в произведениях Алешковского расстояние, отделяющее автора от героя и их обоих — от читателя, сведено до минимума. Это объясняется прежде всего тем, что — за малыми исключениями — сочинения Алешковского представляют собой, по существу, драматические монологи. Говоря точнее — части единого драматического монолога, в который сливается вся творческая деятельность данного автора. При таком раскладе опять-таки неизбежно возникает элемент отождествления — в первую очередь для самого писателя — автора с его героями, а у Алешковского рассказчик, как правило, главное действующее лицо. Не менее неизбежен и элемент отождествления читателя с героем-рассказчиком.

Подобное отождествление --">