Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер

убивать его на модисток и куаферов.

Она родилась 17 декабря 1706 года в семье барона Ле Тонелье де Бретей. Ее недавние предки приобрели власть и богатство на государственной службе. Многие из тех, кто вершил тогда судьбы Франции, вообще имели плебейские корни. Де Бретей вышли из мелкопоместного дворянства. Людовик XIV подрезал крылья крупным феодалам, и теперь, лишенные власти, но не ее декоративных атрибутов, они могли подвизаться только на двух поприщах: придворном и военном. Волшебный Версаль был им вознаграждением за потерю могущества. Сотня бессмысленных привилегий тешила их гордость и самолюбие. Они глубоко презирали людей, подобных де Бретеям, занимавшим административные посты при дворе, но не удостоенным права представлять к нему своих жен и дочерей. Мадам де Креки пишет, что, подолгу гостя у своих кузенов де Бретей, она, прежде чем заговорить о noblesse de robe (парламентских дворянах), приучилась оглядываться, удостоверяясь, что никого из них нет поблизости, как принято поступать с горбунами и рыжими.

Парижское общество, в котором росла Эмилия, было необыкновенно демократичным. Оно состояло из государственных чиновников и fermiers-generaux (откупщиков), вокруг каждого из которых крутились друзья и нахлебники. Fermiers-generaux ведали финансами страны и наживали на этом огромные состояния. Очень часто они были выходцами из нижайших слоев общества. Как-то старик Пуассон, отец мадам де Помпадур, сидя за обеденным столом одного из таких воротил, разразился вульгарным хохотом: “Меня распирает от смеха при мысли, что попади в эту компанию иностранец, он принял бы нас за сборище принцев! А ведь ты, господин де Монмартель, — сын трактирщика, ты, Савалетт, — сын торговца уксусом, ты, Буре, — сын лакея, а что до меня, так всем известно, кто я такой!” Однако дочь Пуассона была одной из просвещеннейших женщин своего времени.

Чеканя деньги, эти люди не забывали и об образовании. Они покровительствовали литературе и искусствам, составляли богатейшие коллекции, возводили великолепные дома и финансировали прекраснейшие издания французских классиков из когда-либо выходивших в свет. Версальские придворные, особенно поклонники просвещения, вроде герцогов де Ниверне, Лавальера и Гонто, пользовались их гостеприимством, брали в любовницы их жен и иногда даже сватались к их дочерям.

Франция, оправившаяся от войн Людовика XIV и еще не ввергнутая в войну Людовиком XV, процветала. Деньги текли в столицу рекой. Рисуя парижскую жизнь при Людовике XV, Вольтер наглядно дает нам понять, что государственные чиновники среднего достатка жили с таким размахом, какой в наши дни по карману лишь немногим. Их жены были увешаны бриллиантами и разодеты, как и они сами, в расшитые золотом наряды, ценой в маленькое состояние. Все, чем они владели, не имело себе равного по изяществу и красоте; их мебель, серебро, фарфор и картины были искуснейшей работы; в их садах цвели экзотические растения; от их экипажей и колясок захватывало дух. Хороший повар в Париже получал полторы тысячи ливров в год. По прикидкам Вольтера, каждый вечер устраивалось пятьсот-шестьсот больших званых ужинов, после которых над карточными столами переходили из рук в руки тысячи ливров без сколько-нибудь заметного ущерба для кошельков. За одну ночь в Париже съедалось больше домашней и дикой птицы, чем за неделю в Лондоне, а насколько больше сжигалось свечей — не поддается исчислению.

Семья де Бретей обитала в большом доме, выходившем окнами на сады Тюильри. Как почти все французские дома, он делился на квартиры, которые занимали разные члены семьи: маркиза де Бретей, графиня де Бретей (и та и другая вдовы), командор де Бретей, епископ Реннский и барон де Бретей с женой и пятью детьми, в числе которых была Эмилия. Баронесса, урожденная Фруле, сестра маркизы де Бретей, происходила из старого дворянского рода. Отец Эмилии был светский, хотя немножко комический человек, хорошо известный в Париже и Версале как “Introducteur des Ambassadeurs” (церемониймейстер). Никто не питал к нему особых симпатий, но его супруга не уставала повторять, что благодарна ему уже за то, что он вызволил ее из монастыря и подарил ей детей. Хотя она воспитывалась в этом монастыре и никогда, по словам мадам де Креки, не дышала добрым воздухом Версаля, у нее были манеры гранд-дамы и она учила своих сыновей и дочерей хорошему тону. “Не сморкайтесь в салфетку! Может быть, вы сочтете, что говорить об этом излишне, но я сама видела, как --">