Ежи Сосновский - Ночной маршрут

Ежи Сосновский Ночной маршрут

Осень 1983 года. Я стою на остановке ночного маршрута 601, возле памятника «Четырем спящим»^[1] на Праге. Поздний вечер конца октября. Я возвращаюсь. После отмены военного положения^[2] я любил ездить так, возможно, потому, что уже не было комендантского часа, а может, мне казалось, что с наступлением темноты я стану не тем, кем бываю днем, и встречу иных людей, не тех, что обычно. В ночном автобусе царит атмосфера родственной близости, как если бы мы очутились в такси (только дешевле настоящего): ничто не напоминает будничных поездок с работы и на работу, круговорота одних и тех же событий. Для каждого пассажира ночное путешествие – приключение, временная передышка от забот, поскольку в Польше в это время, как правило, спят. Нас немного, и ни у кого нет уверенности, каким путем проследует наш автобус, да и город за окнами предстает в незнакомом обличье: сонный, мрачный, опухший от темноты. Никто не знает, где будет следующая остановка. Легко завязывается разговор, налицо единение изгнанников из нормальной жизни. Пьянчуги – и те в приподнятом настроении, они тоже принадлежат к этим ничтожным остаткам сообщества, ибо от большей его части не осталось ничего, кроме разрозненных темных силуэтов сограждан, развозимых по таинственному городу натужно пыхтящими автобусами, набирающими непривычную скорость на опустевших улицах.

Итак, я стою на остановке, возвращаюсь к себе. Все ночные автобусы съезжаются к Центральному вокзалу и оттуда потом, по сигналу, мчатся куда-то вперед, как стадо трубящих слонов; кроме одного, того, которого я жду: 601-й катит сам по себе, поперек города, за Вислу – одиночка, не идущий за стадом. Мне неизвестно, откуда он держит путь и куда, я ни разу не ездил на нем до конца; дело в том, что хоть я и любитель ночных поездок, но мой маршрут ограничивается двумя конечными пунктами: районом, где я живу, й остановкой, что возле «Четырех спящих». Ведь я как-никак – человек ответственный. И серьезный. А ехать дальше было бы чересчур далека

По улице наконец-то несется красно-желтое чудище, издающее жалобный рев. Я вхожу в темный салон, на ощупь нахожу компостер. Устраиваюсь на липком двухместном сиденье, визави – молоденькая девушка, остриженная наголо, до кожи. Во врывающихся на ходу пятнах света от уличных фонарей я вижу красивое лицо и подозрительные шишки, уродующие череп. Она пристально наблюдает за мной, я смело отвечаю на ее взгляд, на что не решился бы днем.

– Тебя как звать? – спрашивает она. Я едва различаю ее голос в шуме двигателя. Такие знакомства случаются в ночных автобусах. Я называю свое имя и отвечаю вопросом:

– А тебя как?

– Атак.

Удивляться было бы глупо, пусть зовется как ей угодно. И я одобрительно киваю и уже открыто разглядываю ее: ярко накрашенные губы – замечаю я в огнях светофора на площади Дзержинского; глаза, кажется, зеленые, соображаю я, когда мы трогаемся дальше; взгляд дружелюбный, прихожу к выводу рядом с костелом на улице Лешно.

– Здорово, – заявляет она чуть погодя. – Отлично, что ты не удивляешься. Но ты все-таки не понял.

– Чего не понял? – задаю я вопрос, потому что знаю, что теперь мой черед спрашивать.

– Имени не понял. Меня звать Атак. Ну, если хочешь – Атака. Серьезно. Не веришь?

– Нет, – смеюсь я. – Но звучит красиво.

– Атака – значит приступ, штурм: кто-то наносит удар, а кому-то – больно. А еще значит, что я постоянно готова к контратаке – только не подчиняться, быть не такой, как все. А как? А так! Вы – так, А-я-так. – Я начинаю испытывать неловкость, досаду: как она посмела вообразить, будто меня удастся втянуть в эту темную словесную эквилибристику, что особенно для меня оскорбительно, поскольку (ощущаю это кожей) кто-то нас подслушивает. – В конечном счете Атака – это агрессия, правда, в моем случае нереализованная, потому что я не намерена никого обижать, и в последнюю минуту мое имя сопротивляется: А-я-не-такая! Зовусь я Атака, А-такую – ты принимаешь?

Я смущенно озираюсь, не хочу отвечать, предпочитаю (вспомнив детскую настольную игру с фишками) пропустить свой ход. И вдруг обнаруживаю того, кто нас подслушивает: с сиденья по другую сторону прохода на меня смотрит в упор шикарно одетый пацан лет шестнадцати, словно сошедший с обложки престижного журнала мод, этакий маленький старичок. Пиджачок, галстучек, бежевый плащик. Я отвечаю ему нарочито долгим, надменным взглядом. Прежде чем я успел перевести --">