Екатерина Васильевна Шевелёва - Спор о счастье [сборник документальных новелл]

этого тогда, на палубе «Стратэрда», ибо мои собеседники заспорили о том, что такое счастье.

* * *

Сколько раз люди задают себе этот вопрос:

— Что такое счастье?

Одни говорят — дети, другие — здоровье, третьи — увлекательная работа. Иные скажут: «Дом — полная чаша, вот что такое счастье!» И все это верно.

Но на пароходе «Стратэрд» мне больше всего понравилось, как ответила на вопрос о счастье одна молодая артистка. Она сказала:

— Да, я счастлива! Но не потому, что осуществилась моя многолетняя мечта о постановке пьесы полузабытого английского драматурга Джона Форда, а потому, что у меня сейчас уже есть другая мечта — поставить еще одну интересную пьесу!.. И пока есть мечта, я счастлива!

В самом деле, уж если измерять счастье, то, наверное, не количеством нейлоновых шубок или холодильников — это дело наживное, — а прежде всего мечтой — размахом мечты, широтой мечты, дальностью ее полета.

Человек может отдать жизнь за независимость своей страны, за правду и справедливость, за то, чтобы на земле был установлен нерушимый мир, чтобы термоядерная катастрофа не грозила впредь нашим детям. И даже испытывая тяжелые лишения, даже находясь, возможно, на краю смерти, в борьбе за осуществление своей мечты человек может быть счастлив.

Когда это возможно? Мне думается, тогда, когда человек своими руками творит счастье и для себя и для народа, когда личное и общественное гармонически сочетаются. Порой человек может даже не отдавать себе отчета в том, что он счастлив. Он просто и естественно живет в атмосфере счастья.

В юности я работала шесть лет токарем на большом московском заводе, и у меня осталось там много подруг. Одну из них — она сейчас мастер цеха — я видела недавно. У нее почти такие же, как раньше, глаза с искорками и еще не седые волосы.

Неудачно попала я к Зине — в разгар ее беседы, кажется, с начальником цеха, беседы, вышедшей, как говорится, за дипломатические рамки. И когда я спросила мою сверстницу, счастлива ли она, — Зина стала доказывать мне, что ни о каком счастье и речи быть не может! Какое тут счастье, когда ее цех — такой дружный цех — под угрозой невыполнения плана! А что значит невыполнение плана в ее, Зинином, цехе? Это значит, что не начнет работать своевременно новая троллейбусная линия где-то в снежном сибирском городке, что новый текстильный комбинат где-то на юге не сможет развернуть производство на полную мощность, так как не получит в срок требуемой аппаратуры! Да и разве будешь тут счастливой, говорила Зина, когда столько сил приходится тратить, чтобы доказать целесообразность своих производственных замыслов, давным-давно продуманных, выношенных. Да и где тут рассуждать о счастье, когда с дочкой столько забот. Учится дочка в музыкальной школе, участвует в концерте юных советских пианистов в Колонном зале и к этому концерту сделала себе прическу… как у Брижит Бардо!

— Ну, совершенно не идет моей девчонке такая прическа! — утверждала Зина. — У девчонки нет никакого вкуса!.. И разве мы с тобой, Катя, делали в юности прически, как у Мэри Пикфорд?!

— Нет, мы не делали причесок, как у Мэри Пикфорд! — сказала я.

Мы обе расхохотались, представив себе, как в те давние годы не под стать были бы модные прически тяжелым сапогам и грубым курткам, в которых мы, рабочие девчата, ходили в заводской клуб на танцы.

Мне подумалось также, что Зина, разгоряченная спором с начальником цеха, была безусловно права в одном: у советской женщины очень много забот. Но забот интересных, без которых немыслима жизнь, немыслимо счастье.

* * *

— У вас был по существу мужской разговор с вашей подругой Зиной: ни слова о мужьях, о любви, об увлечениях! Бывают ли когда-нибудь у советских женщин женские разговоры? О любви — счастливой или несчастливой? Может быть, у советских женщин не только на женские разговоры, но и на большую любовь нет времени? — спросила меня на палубе парохода «Стратэрд» итальянская журналистка.

Бывают и женские разговоры у нас.

Однажды, во время кинофестиваля в Москве, ко мне подошла тоже итальянка. За большими окнами фойе кинотеатра вырисовывалась Москва: заштрихованные сереньким ноябрьским дождем дома, обнаженные, промокшие деревья, потоки людей.

— Ужасная погода, не правда ли? — сказала итальянка.

Я согласилась.

— Но вам такая погода, кажется, нравится? Вы улыбаетесь…

Я не отрицала и этого.

— Послушайте, — --">