Руслан Валерьевич Дружинин - Дар (СИ)

глазастый, ни стыда, ни совести, и ещё мне предъявы кидает, что я ему не напоминал. Мне чё сейчас, за каждым говно подтирать?

  - Ха, да, у нас поровнее... - смеётся папа, хотя дядя Максим разговаривает очень грубо. И как такое может нравиться?

  - У вас государственная контора, а у нас такой... - и дядя Максим так ругнулся, как даже в кино не ругаются, и отпил из бутылочки пива.

  - Слушай, ну а чего там с задолженностями?

  - Э-э... - поморщился дядя Максим. - У Ленки спрашивай, это же она наворочала. Мы, Крис, сюда решать приехали, совсем настроения нет. Но надо решать, до праздников. Так что не до экскурсий твоих. Хорошо хоть крышу над головой дали, на гостиницу не разоряться. Если всё выгорит, то завтра вечером на самолёт и домой полетим. А если обломится, то на три-четыре дня здесь завязнем. Дальше нет смысла.

  - Макс, я всегда, если что, и Мини тоже.

  - Спасибо, братишка...

   Они замолчали. Падали хлопья снега. Снежинки таяли на моей тёплой куртке. Далеко прогудела машина. Папа с дядей Максимом стояли под фонарём и слушали первую декабрьскую ночь и потягивали из бутылок.

  - Благодать...

  - Рождество скоро.

  - Ждёшь его, рождество-то?

   Папа молча выпил.

  - Душа, Макс, не на месте.

  - Что, с Мини опять не сошлись? Не выходит?

  - Нет, всё в норме... только мы изменились, обрюзгли, тяжелее, неповоротливее, что ли, стали. У неё много чего накопилось и у меня. Даже странно, что снова сойтись пытаемся.

  - Ха, скажешь тоже, "обрюзгли". Она всю жизнь спортсменка. Хотя ничего тут странного нету. Сколько мы вместе? Тысячу лет друг друга знаем. Вы должны были сойтись и... может и расходиться не стоило.

  - Жизнь она не одинаковая, Макс. И смерть тоже.

   Дядя Максим помолчал, но всё косился на папу, словно хотел спросить что-то ещё.

  - Я, Крис, не понимаю, - не вытерпел он. - Прости, вот сколько думаю, не понимаю, в голове не укладывается... Двое детей. Ты, конечно, можешь не отвечать, пошёл я нафиг со своими вопросами, но как их можно было оставить?

  - Она и не хотела никого оставлять. Это я виноват. Раньше думал, что мы оба виноваты - отчасти, а теперь понимаю, что виноват я один. Столько раз говорил ей втихую, что она размазня, заперлась дома, ни на что не способна. Вот почему она скрыла обострение сердца. Эту проблему она пыталась решить сама, по-настоящему: по врачам ходила, обследовалась. А я и не знал, на работе. Когда врач заговорил с ней про деньги... она слишком долго затягивала и ничего мне не рассказывала... а когда совсем прижало, плакала и ругала врача, что он мясник, что в ней человека не видит, что привык резать людей, только бы заплатили... Хороший хирург - лучший в городе, и говорил он с ней точно также, как со всеми остальными, а она отказалась от его услуг и ушла. Он её предупреждал: есть опасность. А пока мы другого врача искали, и с этим я тоже созванивался, у неё приступ случился, и всё. И всё...

   Снег падал, но снежинки стали чужие. Словно под снегом стою вовсе не я, не на мне они тают, и не про маму папа сейчас говорит. Мир остекленел, будто я смотрю на него сквозь витрину, сквозь прозрачную коробку с игрушкой.

  - Крис, ты здесь не при чём. Жизнь и правда штука сложная и... женщины, они...

  - Лена бы так поступила? А Мини? Ты сам? Кто-нибудь?.. Нет, Макс, в ней было что-то... наивное, что-то такое... Ангел скажешь - громко. Домоседка скажешь, хозяйка - мало. В ней что-то детское было. Вот мир, а вот она. Если из дома она выходила, на мир кричала, не понимала его, обижалась.

  - И когда не надо было обижаться, надо было переступить через себя, взяла и обиделась? Прости, но так только капризные дети поступают. Каприз, который саму же её до смерти довёл.

  - Я хотел обвинить её, обвинял, а на душе тошно. Будто не я, не врач тот, не мы все, уж прости, правы, а она перед смертью была правее всех, а я не хочу признавать. Она хотела, чтобы все её любили, как

--">