Руслан Валерьевич Дружинин - Дар (СИ)

декабрь - иногда из спичечных коробков клеили (целых двадцать пять штук надо!), или из трубочек от туалетной бумаги. Внутрь коробков или трубочек кладёшь конфеты и заклеиваешь их с обеих сторон. Иногда мы с мамой делали календарь подвесной, где конфеты на ленточках отрываются. День пройдёт и конфетку съешь. И так до рождества по конфетке. У нас с Тото у каждого было по такому сладкому календарю. А в этот год... ничего не было: ни ёлки, ни календаря, ни украшений для дома.

   Слёзы покатились. Я плачу, а Тото не слышит, тайком вытираюсь. Два раза так плакала, пока не загудело в ушах.

  - Тото, ты спишь?

  - Нет, Анни.

  - А ты бы хотел, чтобы мама вернулась?

  - Да.

  - Сильно-сильно хотел?

  - Сильно-сильно.

   Тото также маму любит, как и раньше. А мне показалось, что они с папой забыли.

  - Даже если бы вместо меня или папы?

   Тото подумал.

  - Нет. Вас я тоже люблю.

  - И я люблю тебя, Тото. И вас я бы даже за маму не отдала, - опять плакать хотелось.

  - И Мини?

   Тут я задумалась. Спроси он вчера, так сходу ответила, а теперь...

  - И Мини тоже. Она ведь живая, как мы. Нельзя живых менять на кого-то другого, ради себя.

  - Нельзя...

   Больше мы не разговаривали.

  - Спи, Тото, мне завтра в школу, - я заворочалась в койке, как будто хочу уснуть, а уснуть никак не получается. В первый раз мне очень хотелось уснуть, понимала, что нужно, а не могу. Тото спал - по его сипению слышу, и взрослые не гудят, не смеются. Лежу тихо, смотрю на собранный рюкзак, вспоминаю школу, ведь всегда немножко тревожно, когда о ней думаешь. Потом думаю, как мы с папой готовились, как к нам гости приехали, как сидели и ужинали, как мы дом им показывали, и представляю, что завтра будет, всё думаю-думаю-думаю. В доме что-то не так, и в нашей детской что-то не так, даже мне под одеялом не так, не удобно. Что-то со всеми, и со мной приключилось, изменилось вокруг и внутри меня торкает. Большая стрелка часов сползла на цифру четыре, я тихо встала, чтобы Тото не разбудить. Мне надо к папе сходить и сказать, что я не сплю, и как завтра в школу?..

   Вязаные тёплые тапочки надела, гамаши и кофту, и вышла из детской тихонечко. В коридоре, почти на лестнице, услышала, как на первом этаже скрипит стул, и тётя Лена говорит:

  - Даже не знаю, что тебе посоветовать. Речь не о взрослых. Так, как я бы воспитывала детей, тебе вряд ли понравится.

  - Ты знаешь, она меня "ведьмой" называет - в шутку конечно, Томас как-то проговорился.

   В груди похолодело. Да ведь они обо мне говорят! Я тихонечко спустилась по лестнице и присела на нижней ступеньке. Отсюда хорошо виден стол и спина тёти Лены. В руке она держала бокал. Две зелёных бутылки стояли между ней и Минервой.

  - "Ведьмой"? Заня-ятно. А как по мне, это Хлоя была ведьмой немного. Смотри Кристофа в какую глухомань затащила. И сама вечно дома торчала, затворницей, рукодельничала, да выгуливала в бору детей. А что до девочки, Анни, так ведьма всегда после себя преемницу оставляет.

  - Лена, - недовольно осудила Минерва.

  - Прости-прости, я пьяна! - рассмеялась тётя Лена. - Но смех-смехом, а ты опять в героини полезла. Двое чужих детей, чужой муж, чужой дом. Я бы ни за что не подписалась. Мне и Макса хватает. Как вспомню про эти кредиты...

  - Помогу, Лена, честно.

  - Спасибо. Ты настоящий друг, Ми. За такую как ты Кристоф обеими руками держаться должен. И вообще не должен был отпускать... Да, не отворачивайся, я снова про это!.. Об этом и следует говорить. Вот ты не боишься, подруга, что он тебя снова бросит?

  - Ради кого? - Минерва улыбнулась, как кукла в коробке.

  - Ради детей.

  - Бросит меня ради детей? Нет, Лена, ты...

  - Далеко ушла эта Хлоя? Нет, Мини, Хлоя

--">