(ste-darina) - Контрабанда мечты (СИ)

шести.

Рогозина стянула халат, утёрла со лба пот и вышла вслед за лейтенантом в вечернюю влажную свежесть.

Отойдя шагов на двадцать от госпитальных палаток, он остановился. Галина Николаевна не спеша подошла (не от неуважения: просто не было сил догонять), молча встала рядом.

- Военный трибунал постановил… - В свете мощного фонаря в железной клетке лейтенант оказался сорокалетним мужчиной. Не мальчишечкой, как ей показалось раньше. - …постановил казнить дезертира. Полковника. По правилам смертный приговор приводит в исполнение равный или высший по званию. Вы – полковник. Так?

- Так.

- Завтра утром расстреляете виновного.

Это был второй раз, когда она пожалела, что взяла с собой документы. Надо было оставить, потерять их ещё аэропорту, а лучше – раньше, спрятать где-нибудь, где о них бы никогда не заподозрили, например, в кабинете той самой невропатолога, которая «здравствуй, мой хороший»… Спрятать, скрыть, что она, Галина Николаевна Рогозина, - не только русская, не только хирург, но и «равный или высший по званию» - полковник. Эта троица, на которую она опиралась, следовала которой, по правилам которой жила, - теперь она рушила вдребезги всю её жизнь.

-Нет.

- Значит, вы тоже дезертир? Изменница?

- Почему о моем звании вспомнили только сейчас?

- Оно понадобилось. – Лейтенант не улыбался, не злился. Голос был тихий и ровный. – Оно понадобилось. Был бы среди докторов генерал – казнил бы генерал. Завтра утром.

Возвращаясь в госпиталь, Рогозина думала, что время бежать подкараулило её само. Либо бежать, либо…

Всю ночь за окном палатки ей чудился отец. Он снова рассказывал ей о том, какой существовал обычай: судья, выносящий смертный приговор, должен присутствовать при исполнении. Что ж, папа, сегодня я в похожей ситуации…

Что ж, папа, а помнишь нашу ссору тридцать лет назад? Помнишь? Я ведь хотела идти в педагогический. Там не заставляют убивать низших по званию.

- Галя! Галя!!!

Кто-то больно трясёт за плечо. Неужели она всё-таки уснула? Кто её будит? Илья? Он единственный здесь обращался к ней по имени. Игнат Ильхамович произносит только неизменное «Галина Николаевна»…

- Галя!

- Да, да, да, - в полубреду пробормотала полковник. – Да… Утро? Я не буду… Я не буду исполнять приказ!

- Галочка, всё хорошо… Всё в порядке, мы едем домой, Галочка!

«Галочка»…

Сон слетает мгновенно.

- Валя?!

Антонова, растрёпанная, встревоженная, растерянная, стоит, склонившись над ней в пасмурном вагонном полумраке. Память прежних дней возвращается быстрыми неровными толчками.

- Валя… Я ведь чуть не казнила человека… Во сне…

Вдруг она замечает, как у Антоновой трясутся руки. И вся она дрожит. И лихорадочно, ярко блестят глаза.

- Галя… Давай мы здесь сойдём, во Владимире. Я боюсь дальше на этом поезде. Ты никогда не верила в предчувствия, я знаю…

- Хорошо.

Они сходят в области, в каком-то посёлке. Бредут вдоль путей, сворачивают к домам, к трассе. С одними документами на двоих. Наконец снова выглядывает вечереющее закатное солнце.

- Макдоналдс, - вдруг твёрдо, со смешком, говорит Валя.

- Что?

- Вон, смотри. Впереди.

Бутерброд за тридцать семь рублей. Сухой, на вид – просто булка с плоской котлетой, но в глубине спрятаны кружочки солёных огурцов и полоска сыра. И ещё шоколадка. Фольга по краям влажная от подтаявшего шоколада, посередине бороздка, и плитка легко ломается на две равные дольки. Отлично организованное и не такое уж дорогое счастье.

- Как вкусно…

- Что дальше?

- Дальше – домой.

-А?..

Антонова прекрасно понимает, что Галя имеет в виду: «А что потом?» Но – снова светит солнце, снова течёт по её загорелым запястьям и лицу. И она опять, всё равно, несмотря ни на что, улыбается.

- Мы же ФЭС, Галя… Мы же – ФЭС!

Откуда-то с потолка льётся знакомая песня. Антонова недоверчиво прислушивается. Улыбка скользит в Галиных глазах, она кивает её недоумению:

- Да. Она.

Да, она, – играет «Контрабанда мечты». В стиле регги.

--">