Сергей Анатольевич Смирнов - Железные Лавры

возрождаться как семени, как плоду древесному, как шишке сосновой, разбрасывающей по ветрам свое многочисленное семя. А не залеживаться камнями и обрастать лишайниками, вызывая лишь вздохи путников, проходящих мимо развалин его величия, что виделось-мнилось его строителям вечным. Этот зыбкий древесный городувиделся мне поистине вечным, раз уже стоял на облаках, а не на земле.

Бард уже пел вису, впрок названную им «высшей».

Вознеслась, возвысилась песнь. Звучала свыше, будто источала ее не гортань певца, а разливало облако, зависшее над его головой. То белое облако, что он выдохнул из груди в небо.

В песне-висе ярл Рёрик Сивые Глаза стоял правой ногой на правом же берегу истока реки, тщившейся вольно течь на юг, а левой – на левом. Мешал вытекать реке большой камень, заперший корневой ее родник. Разрубил ярл тот камень надвое – и хлынул поток из северной глубины, разлился невиданно на юг. Устье новой великой реки развалилось кроной по бескрайней пустой стране до близких южных морей, но – и до самого восточного моря, до коего тысячу лет скакать не доскачешь. То море, пред коим никто никаких Геркулесовых Столпов никогда не ставил – нет пред тем великим морем врат, как не видишь врат, когда поднимаешь взор к небесам. Разбегутся, крепчая семенем и кровью, по рукавам и ветвям того широкого устья потомки народа, жившего при корневом роднике, насадят города и селения, будут славить основателя своей бескрайней державы, ярла Рёрика и певца его, Турвара Си Неуса в двух лицах, а потомков ярла станут почитать своими царями-императорами. Для того возвеличат свою державу как новый, уже Третий по счету Рим. Может, тому быть и последним.

Сверкнула железная молния.

С хрустом по самые глаза вошла голова барда Иоанна-Турвара в снег, выдохнула, снег тотчас провалился перед его ноздрями по самые уста.

Тело певца тоже просело глубже в снег, но не повалилось. Пальцы тронули последнюю струну – звук испустила она столь высокий, что заложило, заломило мне уши. Надгробная тишина разлилась кругом до самых окоемов земли, захлестнула и самые леса у подножия города.

Не бесчувствие, но неизбывную тишину источила вечность мне в сердце. Странно легко сделалось в мягкой меховой гробнице.

- Он просил тебя об этом? – точно пребывая вне своего тела, вопросил я всем своим телом.

- Просил не просил, - нетрудно ответил ярл Рёрик. – Турвар всегда начинал за здравие, но кончал погребением. Потому и гнали его. Сколько возвышений предсказал верно – столько же и падений устроил висами. Не мог остановить себя вовремя. О том и предупредил, когда его прервать.

- Когда? – невольно вопросил ярла, тщась обойти осуждение.

- На слове о «последнем», - ответил ярл. - Того и хотел. Видишь, радуется.

И вправду уста и глаза певца Иоанна-Турвара радовались над кромкой подтаявшего лункой снега. Лик его светился розовой зарею – так же светился он весь, всем телом тогда, когда, раздвигая льдины, рубленые ярлом, выходил из холодной скифской реки по Святом Крещении.

И в новый миг мне почудилось, что вот – так же сейчас он выйдет весь, а не одной главою, нагим и спасенным из глубины снегов, ведь снег – та же вода, но ближайшая к ангелам небесным, потому едва весома, как лебяжий пух.

- Теперь он идет в небеса твоего Бога, верно? – услышал я по обыкновению смертельно покойный голос ярла. – Видишь?

Повернулся, посмотрел, куда указывал жалом меча ярл Рёрик. На мече не было ни капли крови.

Облако, исшедшее из груди певца Иоанна-Турвара пред началом песни, стало подниматься ввысь. В тот же миг протаяла лунка в легкой небесной наволочи – и облако замерцало тонкими бесплотными струнами.

- Он того хотел, - без оправдания рёк ярл, убрал меч в ножны и повелел: - Неси голову, Йохан. Теперь сил тебе хватит.

Господи, помню, воззвал тогда не к Тебе, а к своему покойному отцу: «Что мне делать, отец?» - И услыхал в душе: «Делай, как велено, замысла не испортишь». Кто ответил мне, Господи? Отец или тот, кто стоял в сторонке, но всегда – поблизости?

Поднял голову певца – она показалась мне тяжелой, как корабельный якорь. Под ней вглубь снегов, к живой земле уходил круглый багровый колодец. Из него извергся последний дымок свершившейся судьбы певца и без муки растаял, не поднявшись и выше локтя.

Ярл, тем временем, уже вынул из снега тело певца, стоявшее из него столпом, опрокинул, вылил из него в снег излишек уже --">