Ольга Корвис - Навий сын

Ольга КорвисНавий сын

Ян задумчиво провел по струнам гитары. Свои мысли он часто переносил в музыку — просто так, для себя, но теперь она полнилась тревогой и угасающей надеждой.

Искать свой свет, искать свой дом,

За гранью грез и темноты,

За рубежом огня и льда,

С надеждой убежать во сны…

Бродить и не видеть как будто слепой,

Кричать сквозь миры в сером городе спящем.

Мне нужно пройти по дороге пустой

И снова поверить, что я настоящий

Под призрачный хор, крик и всполохи молний,

Сквозь саван иллюзий слепого скитальца

Увидеть мираж, обманами полный,

Услышать, как время уходит сквозь пальцы…

Слова песни оборвались раньше, чем музыка. Ян еще перебирал струны гитары, пока стихи звучали в сознании, но горло как сдавило, и он не смог спеть их вслух — словно облаченные в голос, они сразу теряли всякий смысл. Он поставил гитару на пол. Музыка тоже не приносила покоя, а все написанное виделось полетом безумной фантазии съехавшего с катушек человека.

Глядя на быстро темнеющее небо, Ян задумался над предложением поучаствовать в квесте. По описанию городская игра выглядела бессмысленной тратой времени. В другой раз он не стал бы даже смотреть в его сторону, сразу прошел бы мимо. Но сейчас цеплялся за малейшую возможность почувствовать себя нормальным и перестать снова и снова перемалывать в сознании события пятимесячной давности и придумывать одинаково хреновые варианты своего дальнейшего будущего.

По-хорошему, стоило бы сдаться психотерапевту и честно рассказать, как его мощно проглючило — до говорящих духов, которые ему нашептали, что он сын самого Чернобога. Но Ян боялся утопить себя еще сильнее. Его и так затаскали в полицию после исчезновения дядьки. Он до сих пор помнил и одинаковые вопросы, которые ему задавали по кругу в попытке поймать на лжи, и тошнотворное ощущение полной беспомощности и страха перед людьми в форме. Проехались так, что врагу не пожелаешь. Потом все-таки оставили в покое, но наверняка все еще присматривали и прослушивали.

Если он пойдет к психотерапевту и расскажет, что сжег своего дядьку в Смородине реке, то оттуда отправится прямиком в полицию, а потом в дурку. Врачебные тайны — они такие, убегают из границ кабинета, как голоса из открытого окна. Особенно, когда кому-то очень нужно.

Поэтому Ян молчал. Пил успокоительное, иногда просто пил и убеждал себя, что ему все привиделось. Не было ни навий, ни огненной реки. Он ведь несколько раз пытался снова поймать ощущение, когда сквозь привычную реальность прорывается другой мир — древний, могучий, нечеловеческий, но смутно знакомый и отчего-то по-настоящему родной. Пробовал еще раз шагнуть в иномирье, где полыхала смрадная река, а за ней под неистовой пляской полярных огней темнел чертог самого повелителя Нави.

Ничего из того, что он помнил, не существовало где-то еще, кроме как в его воспаленном сознании. И дядька вовсе не в мире мертвых сгинул. День за днем изнутри точил страх — может, он действительно его убил? Он так хорошо помнил, как утопил его в пламени. Помнил нечеловеческий крик, когда огненные волны сожрали его целиком. Может, Ян убил его и закопал где-нибудь в лесу, где еще не нашли? А подсознание защитной реакцией нарисовало бредовую, но реалистичную картинку. Рано или поздно дядьку обязательно отыщут, а потом придут к Яну.

Существование в бесконечном стрессе превратило его в тень. В настоящего Сумрака. В школе у него было такое прозвище. Сумароков — Сумрак. В те годы он им гордился. Это не какой-то там Червяк, которым ожидаемо стал мальчишка с фамилией Червяков. И не Лишай, навечно приклеившийся к другому однокласснику после того, как школьная медсестра обнаружила у него на руке красное пятно.