Сергей Анатольевич Смирнов - Железные Лавры

арфой.

- С вами? – изумился.

- Мы, ярл, я, Йохан, и ты, Йохан, выходим из Ладгола на поле моей висы, - заговорил бард иным, возвысившемся и возвышенным голосом, предвещавшим священное забытье. – Ты – с нами. Настал день. Виса окончена – залог восхождения ярла Рёрика в императоры грядущей державы. Ты должен слышать, пока виса не остыла.

Он сам взялся одевать меня в зимнее, строго посмотрев в сторону безмолвной Истиславы. А я и смотреть в ее сторону страшился – то первый был мой страх, на который не было искушения давить плотью и сердцем, как лошадь на боль.

Тяжелый мех накрыл, объял меня, как мягкая гробница, в нем и шага, казалось, не сделать. Так и сказал:

- В шкуре и дышать не в силах. Пожалуй, легче нагим дойду. Как ты – из реки.

- Не искушай скифов вновь, - поддел и меня, в свою очередь, бард.

В эти мгновения заскрипели, затрещали ступени. Весь деревянный дом, полный теплых утроб, закачался, будто Ноев ковчег.

К нам поднимался сам ярл Рёрик Сивые Глаза. Вошел в комнату, стал трещать половицами, как тонким льдом. Сивый взор его стал глядеть на меня с потолка, застя древесное небо. Так полная Луна застит сводом собственного сияния ночную черноту небес и весь сверкающий сор звезд на них.

- Вижу: если сам отсюда пойдешь, то на месте потеряешься, заснешь от натуги. Обратно же сам сможешь идти, - словно некий оракул, по лаконичности спартанский, явился ярл.

Так он сразу на глазок оценил-взвесил мои первые силы. И ярл прямо с ложа понес меня, перекинув через плечо, как свернутый ковер.

Истислава же исчезла, как только в доме ее отца собрались все трое.

Слышал хруст ступеней, хруст половиц. И вот скифский холод опалил мне лицо снаружи и грудь изнутри, а ясная белизна вдавила боль в глаза, а выдавила из них слёзы – стал слышать всем телом гулкий хруст снега под мощными ногами ярла.

Не одни глаза мои моргали, чередуя свет с тьмою, а само бытие мое будто моргало, чередуя свет с тьмою.

И когда был свет, вспоминалось всякий раз напутствие геронды Феодора жениться – и невольно тянулся мой взор по древесной улочке скифского города: не идет ли за нами дева Истислава.

А когда обступали мгновения тьмы, то – верно, по шепоту того, кто всегда стоит в сторонке, но поблизости, даже когда идешь прочь, - начинал жалеть, что геронда Феодор не постриг меня в монахи. Тогда мог бы основать здесь, у скифов, первую обитель – и уж не исчезло бы в здешних веках имя, данное мне отцом.

Но была только древесная темная рябь и белая лента улицы-дороги, город будто вымер или был покинут. У врат толпились скифы, а наружу за нами не вышли. И те, кого заметил за деревянными городскими стенами, - те уже не по лабиринту улиц, а по белому простору разбегались кто куда. Верно, жителей предупредили ярл и бард о священной песне, предназначенной только для троих, а прочим до ее скончания велено было держаться подальше.

И вот остановились посреди поля чистой, девственной белизны, радостно мучившей взор. То поле окружала подкова лесов, упиравшаяся концами в холм и скифский город Ладгол на нем.

Ярл поставил меня на ноги в снег по колено. И коротко справился, не поставить ли поглубже, где по пояс и где легче будет стоять. Похвалился, что и так смогу, а то задремлю ненароком, если быть на земле живым станет слишком легко. Оба подержали меня испытующими, чуткими взорами – убедились, что стою впрок.

Иоанн поднял взор в безоблачное, но сивое от сырого холода небо, выдохнул в него облако живого пара, как душу – тоже впрок. И тронул одну струну.

Звонко колыхнулся эфир, разбежались от нас троих понизу во все стороны лучи-струнки, тонкие снежные ручейки. Пошла белая рябь по полю.

Меня передернуло внутри гробницы из меха, и бард заметил то.

- Не опасайся, Йохан, - Сам голос его уже звенел, как струна. – То не колдовство. Лишь сила струны. Мечи не будут летать по воздуху, стены не растают, их нет.

Невольно я посмотрел на древесный скифский город – и обомлел, ведь увидел его со стороны впервые. Холм, на коем он стоял, весь почти по самую кромку деревянных крепостных стен был окутан печными дымами, по сырой и тихой погоде плавуче опускавшихся к низу. И вот чудилось, будто сам город стоит не на земле, а на большом небесном облаке.

Древо не камень, тлеет само и без огня, только без огня - медленней.

Прозревал: суждено тому городу множество раз истлевать, сгорать вместе со стенами своими и --">