Вера Викторовна Камша - Красное на красном

Вера Камша Красное на красном

Во время войн спартанцы носят одежды красного цвета…

Если кто из спартанцев бывает ранен, врагам это незаметно, так как сходство цветов позволяет скрыть кровь.

Плутарх

Я всегда шел по линии наибольшего сопротивления.

Н. Гумилев

Пролог Одинокий

В городе, который некогда назывался Кабитэла, а ныне — Оллария, цвела сирень. Ее белые и лиловые свечи, как и положено горящим свечам, были обречены. Обречены были и воркующие на крышах голуби, и суетящиеся на улицах люди, и сам этот мир, но неизбежность конца придавала весеннему городу некое горькое очарование. Трудно любить то, что всегда было и всегда будет, зато осознание того, что «это в последний раз», оживляет притупившиеся чувства, и ты замечаешь вещи, которые раньше не замечал, и сердце твое разрывается от любви и боли.

Одинокий в последний раз шел улицами Олларии — этот мир становился опасен. Скоро старая, добрая Кэртиана будет вотчиной раттонов, пройдет еще несколько веков, и то, во что превратится некогда вольный и радостный мир, придется уничтожить. Из великого Ожерелья выпадет еще одна бусина — не столь уж и страшная потеря, ведь сама Нить уцелеет.

Шедший цветущим городом гость понимал, что беда случится не завтра. То, что для него было «скоро», для смертных означало почти «никогда». Люди, спешащие по своим делам и странным образом не замечающие высокого чужака, успеют долюбить, досуетиться, доненавидеть, равно, как и их дети, внуки и правнуки. И все равно Одинокому было мучительно жаль исполненный жизни город с его каштанами и сиренью, щебечущими скворцами, красными черепичными крышами и булыжными мостовыми.

Люди… Одинокий усмехнулся — он ведь тоже БЫЛ человеком. Был, пока не прошел Костры Этерны. Его никто не вынуждал — в пламя Этерны нельзя ни столкнуть, ни заманить. Он сам выбрал свою судьбу, согласившись умереть, чтоб воскреснуть Стражем Заката, вечным воином и странником, давшим клятву хранить Ожерелье.

Одинокий не знал, как и где начался его путь, — Нить длинна, а его память сгорела в вихре лилового огня, огня цвета увядающей сирени. Нет, он ни в чем не раскаивался и ни о чем не жалел, — бесконечный бой, в котором не может быть победы, стал его прошлым, настоящим и будущим, не оставив места для сомнений и тоски, но в некоторых мирах страннику хотелось задержаться. Одинокий полагал, что эти миры чем-то напоминали его прежнюю родину, но чем — не знал и не мог знать. Все, что случилось до того, как будущий Страж Заката шагнул в лиловый костер и адская боль разорвала в клочья сознание, исчезло.

Это было разумно — прошлое имеет над нами слишком большую власть. Те, кто держит на плечах небо, должны быть свободны от былых привязанностей и долгов, но весенняя Кэртиана пьянила и печалила. Может, все дело было в цветущих каштанах и сирени, а может, в чужих улыбках или в стремительных острокрылых ласточках…

Одинокий протянул руку, и могучий каштан медленно склонил ветви навстречу чужаку. Сильные пальцы легко коснулись цветочной грозди, и путник чему-то улыбнулся, по-кошачьи сощурившись. Он мог обернуться стариком, юношей, женщиной, леопардом, драконом, наконец, но предпочитал оставаться самим собой. Внешность — единственное, что оставил ему лиловый огонь. Страж Заката надеялся, что кто-то когда-то любил его именно таким. Или ненавидел. Одинокий не сомневался, что всегда был воином, но все остальное… Было ли ему что терять? Хотелось верить, что было.

Иногда он пытался придумать себе человеческое прошлое, счастье, от которого отказался, последовав за позвавшей его адой, но выдумки или таяли, как облака, или жгли, как раскаленное железо. Вечный воин, он сочинял сказки о великой любви и преданной дружбе, а они не сочинялись. Он видел себя умирающим от удара в спину, ожидающим пыток и казни, скитающимся в чужих краях, идущим сквозь чужую зависть, злобу, презрение, но не счастливым. Отчего-то казалось, что в его жизни ненависти было больше, чем любви, а боли больше, чем радости, и все равно Одинокий --">