(BloodyHatt) - Сдвинув Призму. Книга Первая (СИ)

========== Пролог. “Привет от Костлявой” ==========

Сон был странным.

Мне снились потоки зеленого цвета, что рвали воздух с диким визгом, словно неоновые пчелы пытались протаранить своими тельцами злобного нарушителя. Но это не показалось забавным или просто обыденным, мне было до чертиков страшно. Не сходи я в туалет перед сном, так сказать, облегчить мочевой пузырь, как обычно, то я бы, наверное, вернулся в далекое детство — ну вы поняли. Залитые пеленки, простыни… В моем случае — «херовое» начало утра и отличный повод для шуток от сокамерников.

Нет, я не сижу, не чалюсь и не мотаю срок в тюрьме и других местах лишения свободы. Я студент, и дом — моя общага. Сокамерниками я их называю по одной простой причине: они то еще быдло… Я бы описал их, но у меня, скорее всего, нет времени расплываться по полям бумаги в описании их идиотизма и безнравственности — хотя под последнее обозначение подпадаю и я, — но это уже детали…

Дело в том, что я отчетливо осознал: я уже не студент. После чего вдруг навалились волны воспоминаний о моей будущей жизни — я же назвал бы её существованием. Мой разум в тот момент осознания отметил некую странность сна: я никогда не мог говорить в царстве Морфея — сейчас же я отчетливо ощущал, как мое горло саднит от долгого плача, слезы залили глаза, размывая картинку в сюрреалистический вид. Липкий страх сковал мое сознание в тот момент, как я не смог вспомнить свое имя, панически хватаясь за любые ассоциации, чтобы хоть немножечко задеть любой пласт воспоминаний и, пробежавшись по нему, вернуть свое «Я».

Но все было тщетно.

Я мыслил непонятными категориями и словами, я мог описать свои чувства, не понимая их, я помнил все — и не помнил ничего. Ни имени, ни родителей, ни дома — ничегошеньки, лишь размытые и обобщенные понятия о жизни и — смерти. О смерти — здесь я должен был испугаться, но я уже был напуган, липкий страх, пытаясь завладеть моим сознанием, заполонив собой все пространство и утопив его в агонии отчаянья, накрыл меня багровой волной ужаса. Но он не преуспел, я бы даже сказал, что он перестарался: сложно описать, но будь я чашей, то огромный поток страха, плеснувший из огромного кувшина черным потоком отчаянья, просто соответствуя законам физики, разбился о дно и выплеснулся в стороны.

И вот сон оказался явью, все стало так обычно и невероятно четко от осознания своего существования. Мои руки с маленькими пальчиками, что впились в полированное дерево решетки, с невероятной силой сжимали забор детского манежа, словно это был спасительный круг, брошенный мне спасателем в разгар шторма. Аналогия была очень хороша — ведь ножки, которые я бы назвал культяпками, устали держать меня, как бы смешно это ни прозвучало, на ногах. Меня шатало из стороны в сторону, немного тянуло назад, словно мне гирю к затылку подвесили, но я держался изо всех сил, жадно пожирая глазами картину, что разыгралась предо мной. Женщина падала на пол — как все просто звучит, и как горько осознание того факта, что она больше не встанет, не улыбнется и не поцелует своего ребенка, не будет заливисто смеяться после глупой шутки мужа, и её уста больше никогда не будут петь колыбельные, которые убаюкают даже разъяренного тигра, что в неистовой жажде свободы бросается на прутья клетки вольера. Маленьким солнцем, ярко-рыжие волосы диким огнем развевались ореолом вокруг её головы, словно в замедленной съемке она падала лицом ко мне, раскинув руки в жесте отчаянного желания объять самое ценное, что было в её жизни, — меня. Эта мысль ударила громом боли и ненависти, в то время как с глухим стуком женщина поломанной куклой упала на пол, так и не добравшись до меня. Безжалостным кукловодом была тьма, размытое пятно смерти в балахоне цвета беспробудной ночи разразилось смехом наслаждения. Это было не настолько отвратительно, насколько страшно — я понял это в тот момент, как ощутил горячее тепло влаги, что струилось по моим ногам. Мне было страшно и в то же время, словно загнанная в угол крыса, я был готов прыгнуть на сапог, что вот-вот раздавит мое тело, неумолимо опустит подошву судьбы, что выдавит одним слитным ударом жизнь из моего маленького тела. Я ощущал невероятную ярость, граничащую с безумием, разрывающим мою грудь в диком порыве ненависти, что вылился в голосистый рев ребенка. Тень нависла надо мной, и — будь у неё лицо —

--">