Алексей Ануфриевич Дударев - Белые росы

покраснели глаза.

— Только, Андрей Федорович… Я вас прошу…

— Век воли не видать, — поклялся Андрей и провел себе по шее ладонью. — Давай медовухи тяпнем…

— Ну, а что? Повод есть…

Андрей откупорил одну из своих заветных бутылочек, налил, но выпить не успели.

На улице завыл Валет. Завыл тоскливо и протяжно, как по покойнику.

Андрей с директором переглянулись и вышли на крыльцо.

Дениска уже вошел в роль хозяина хутора и первое, что сделал, это выселил Валета из конуры, а сам занял его место.

Валет тоскливым воем жаловался на несправедливость.

— С ума сошел!— совсем неласково набросился на «увнученного» мальчика Андрей. — Сейчас же вылазь оттуда! Посмотри, что ты с курткой сделал! Денис! Ты у меня получишь!

Мальчик засмеялся, состроил рожицу и спрятался в глубине конуры.

Андрей стал выковыривать его оттуда.

Директор детского дома, со стаканом медовухи в руке, смеялся до слез.

Валет лаял.

Мишук вместе со Струком украшали елку возле дуба всем, что подвернулось под руку… Бутылки, пакеты, шарики.

За туманам нічога ня відна,

За туманам нічога ня відна,

Толькі відна дуба зелянога…

В предновогодний вечер в хате Андрея Ходаса было многолюдно.

С городской улицы Белые Росы кроме родных пришли все, кто помнил старого Ходаса.

Пришел даже директор детского дома, который привозил сюда увнученного Дениску.

Дениска сидел рядом с Андреем и наворачивал «сладину» — мед в сотах.

Портрет старого Ходаса был снят со стены, водружен на подоконник.

Перед ним горела церковная свеча в стограммовой рюмке с рисом, служившей подсвечником.

Пели, вспоминали. Андрей рассказывал:

— Они же друг без друга жить не могли… Помню, батька каждый день, ка-аждый день ковыляет с утра на шестой этаж. «Куда ты, батя?» — «Пойду гляну, может, уже, Бог дал, окочурился…»

Струк продолжил:

— Андрюха, а ты помнишь… На похоронах что Тимоха отчебучил… Дядьку Федоса хоронят, значит… Ну, там, кто плачет, кто просто так…

А Тимоха ходит и всем хвастается: «А ить я его пережил… Повышенное обязательство взял на себя, поднатужилси — и пережил». Ну, все… Гроб уже закрывать надо… Подошел Тимоха прощаться. Ка-а-ак заплачет! И говорит: «Гад ты, Федос! Такую подлянку мне устроил… Сам помер, а мне мучайси тут…» А сам пла-а-ачет! Ему: «С ума сошел! Так на покойника!» От гроба оттаскивают, а он: «Пустити! Я ему все скажу».

Все вспомнили, смеялись. Кто-то сказал:

— Давайте и Тимофея помянем… Хороший был мужик. Пускай лежит свято…

Налили. Не чокаясь, выпили.

Старый Ходас через церковную свечку с улыбкой смотрел с портрета на своих бывших односельчан.

А хто ж ета вядзерца дастане,

А хто ж ета вядзерца дастане,

Той са мною на рушнічок стане,

Той са мною на рушнічок стане.

По темным окнам резануло светом фар.

Послышался звук подъехавшей машины.

— Это твоя Кобра прикатила, — сказал Андрею Струк.

— Глянь, Маруся, — попросил Андрей.

Маруся, сидевшая ближе всех к двери, вышла в сени и тут же возвратилась с новыми гостями.

Это были Русаченко и его верный сотрудник Бодя.

— Здравствуйте, — сказал Русаченко. — С Новым годом!

Все нестройно ответили на поздравление.

Бодя, узрев Струка, расплылся в улыбке.

— Здравствуйте, Сергей Григорьевич, — растерянно поздоровалась с шефом Галюня.

— Я хотел бы поговорить с хозяином, — кивнув Галюне, сказал Русаченко.

— Ну, я хозяин, — жестко промолвил Андрей. — Дальше что?

— Очень приятно, Андрей Федорович… Я генеральный директор фирмы «Агробокс». Зовут меня Русаченко Сергей Григорьевич… Ваша родственница Галина Васильевна у нас работает, — Русаченко улыбнулся Галюне.

— Ну… — еще больше набычился Андрей.

— Решением облисполкома на месте вашей деревни и прилегающей к ней территории за два года будет возведен коттеджный поселок под названием Белые Россы. В связи с этим…

Андрей не дослушал.