Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…

моей профессии всегда меня удручал. Я изо всех сил старалась защитить достоинство погибших, но сделать могла совсем немного, особенно после того, как смерть человека становилась «делом номер таким-то», а сам человек — вещдоком. Так уж повелось — сначала «плохой парень» лишает человека жизни, затем «хорошие парни» лишают его чести.

Марино сделал мне знак, и мы с ним вышли из кухни — там остались только Петерсен и юный офицер.

— Вы уже сфотографировали тело? — спросила я.

— Там сейчас наши парни пылят магнитным порошком, — отвечал Марино, имея в виду служащих отдела идентификации, обследующих место преступления. — Я запретил им прикасаться к телу.

Мы стояли в холле.

Стены украшали весьма недурные акварели и целая коллекция фотографий Мэтта и Лори в университете и на пляже: оба загорелые, с растрепанными волосами, в закатанных до колен брюках. А Лори была прехорошенькая — блондинка, тонкие черты лица, открытая улыбка. Она изучала медицину сначала в Медицинской школе Брауна, затем в Гарварде. Мэтт тоже заканчивал обучение в Гарвардском университете. Наверное, там они и познакомились. Мэтт был явно моложе своей жены.

Его жены Лори. Лори Петерсен. Сначала Браун, потом Гарвард. Лучшая студентка на курсе. Ей было всего тридцать. Ее мечта почти сбылась. Она восемь лет головы не поднимала от учебников и вот, наконец, стала врачом. А теперь ее нет. Ради нескольких минут извращенного удовольствия какого-то отморозка загублена человеческая жизнь.

Марино тронул меня за локоть, чтобы отвлечь от созерцания фотографий.

— Вот как этот тип проник в дом, — проговорил детектив, указывая на открытую дверь, ведущую в маленькую комнатку.

Это оказалась ванная, такая же чистенькая, как и остальные комнаты в доме Петерсенов. Пол выложен белой керамической плиткой, стены оклеены голубыми обоями, в углу стояла плетеная корзина для белья. Окно над унитазом было открыто настежь. Сырой ветер шевелил накрахмаленные белые шторы. Из темноты доносилось пение цикад.

— Москитная сетка разрезана. — Марино смотрел на меня безразлично. — Болтается за окном. А прямо под окном — скамейка. Выходит, этот тип влез на скамейку и подтянулся на руках.

Я внимательно осмотрела пол, раковину, унитаз. Странно: ни грязи, ни следов от ботинок. Может, я просто не вижу? Но в ванную я, естественно, не пошла — не хватало еще наследить самой и добавить работы полицейским.

— Не знаете, окно было заперто?

— Не думаю, — отозвался Марино. — Остальные точно были заперты — я уже проверил. Убитая, кажется, не особенно беспокоилась на этот счет. А ведь забраться в дом легче всего через окно ванной — оно и к земле поближе, и не с фасада — свидетелей не будет. Сразу в спальню лезть неудобно — жертва может услышать. А тут все шито-крыто — видно, парню сноровки не занимать. Да и ванная от спальни довольно далеко — как бы ты чутко ни спал, ничего не услышишь.

— А двери тоже были заперты, когда муж вернулся?

— Он утверждает, что да.

— Значит, убийца вышел тем же путем, что и вошел.

— Очень глубокомысленный вывод, — съязвил Марино. — Нет, каков подлец! — Детектив заглядывал в ванную, не переступая через порог. — Прямо лисичка-чистюля! Ни пятнышка не оставил, гаденыш, точно хвостом следы заметал! А ведь погодка-то была хреновая! — Марино посмотрел на меня так, словно я лично помогала убийце с уборкой. — Как ему удалось не оставить следов? Он летать умеет, что ли?

Интересно, к чему это клонит детектив? Глядя на Марино, я никогда не могла понять: то ли он так хорошо владеет мимикой, то ли просто тормозит. По доброй воле я бы не стала работать с таким типом, но выбирать не приходилось — я подчинялась этому доблестному сержанту. Марино стукнуло сорок девять, лицо у него было помятое — то ли от жизни, то ли от дурных привычек. Он практически облысел и потому расчесывал седые патлы на косой пробор в районе одного уха и перебрасывал их через всю плешь к другому. Марино был высоким, около метра восьмидесяти, под глазами у него образовались мешки от большой любви к виски и пиву. Галстук он явно не менял со времен вьетнамской войны — широченный, в красно-синюю полоску и вечно сальный (разумеется, на войне как на войне — не до стирок). Короче, Марино являл собой великолепный образчик копа из малобюджетных детективов. Не удивлюсь, если окажется, что он держит попугая, которого в свободное от работы время учит ругаться, и --">