Юрий Иванович Семенов - Конец "черной тропы"

стекались люди не только со всей округи, но и с таких дальних мест, как Горохов и даже Турийск. Издалека везли и вели крупную живность.

Не удивительно, что до обеда в Торчине, особенно вокруг базарной площади, где неподалеку размещался райотдел МГБ во главе с майором Тарасовым, в воскресенье было ни пройти, ни проехать. Потому, наверное, мало кто обратил внимание на шестерых всадников в гражданской одежде, с трудом пробирающихся по обочине дороги вслед за вожаком, уверенно сидящим в седле с подкрылками у колен.

За Домом колхозника дорога стала свободнее, понурые лошаденки нехотя подтянулись, и седоки начали походить на организованную группу. На сравнительно тихой «административной» улице к верховым стали присматриваться с удивлением.

— Подтяни-ись! — протяжно скомандовал вожак, будто за ним шла сотня, и пришпорил каблуками серого, рвущегося на резвый ход коня. Но свободной дороги было немного, да и пора было уже сворачивать за угол дома к подъезду-входу в райотдел МГБ.

Не дожидаясь, пока спешится «войско», вожак вбежал на крыльцо и скрылся за дверью.

— Майор Тарасов! Районный проводник Угар по крещению Лука Скоба явился с боевкой сдаваться в безпеку с повинной.— Он прошел через кабинет к столу и положил па него вынутый из кобуры наган. Добавил серьезно и деловито: — Все, отвоевался, так и доложите Василию Васильевичу,

— А министра уведомить не стоит? — положил папку в сейф и запер его Тарасов.

— Я с ним не знаком,— нашелся тот с ответом, снимая с запястья петельку ремешка от плетки, которую аккуратно положил рядом с пистолетом.

— Ну, здравствуй, Лука, я тебя почти таким и представлял,— подошел к нему майор и насмешливо поправил: — Не отвоевался ты, а отбегался, отстрелялся из-за угла, отпрятался. А с кем мы воевали, сам знаешь. Где твои бандиты?

Скоба прокашлялся — не по нутру пришлось замечание, обходительных Киричука с Чуриным вспомнил, но раздумывать некогда было, ответил:

— Гляньте в окно, у подъезда спешились.

— Чего же глядеть, пошли, заводи их во двор,— указал рукой на дверь Тарасов.

Дежурный раскрыл ворота, и пестрое воинство Угара с неказистыми лошадьми кучно вплыло во двор. Оглядывая неровный строй, на правом фланге которого встал Скоба, майор спросил:

— Добровольно все явились с повинной?

— А как же! — ответили ему разноголосо и, видать, по неслышной команде вожака положили на землю перед собой обрезы, пистолеты, палаши, ножи.

Во двор вышли несколько чекистов: кого это там начальник привечает? Одному из них майор Тарасов приказал переписать вышедших с повинной бандитов, пометить адреса, куда собираются отправиться разоружившиеся.

— Как куда отправимся? — повторил, будто прислушиваясь к своему голосу, Лука.— Вы разве нас не арестуете?

— Пока нет, но разбираться будем с каждым. К жинкам, невестам идите, передохните от трудов неправедных, а завтра утром... Нет, завтра не годится, послезавтра к девяти утра чтоб как один собрались тут же. Если есть такие, кому некуда идти, пусть останутся. Задача ясна?

— Ясна,— задумчиво протянул Скоба.— Все тутошние. Мне тоже есть куда, прибьют только, боюсь.

— Посоветуемся сейчас с Василием Васильевичем. Какие просьбы, пожелания будут?

— Кассу примите, деньги, ценности... Крыса! — позвал Лука.— Сдай доверенный тебе капитал.

— Что за Крыса? Прекратить, Лука Скоба! — повысил голос Тарасов и обратился к парню: — Как зовут тебя?

— Меня? Ваня! Иван Бородуля,

— Так вот, Иван Бородуля, забудь ты гадкую, обидную кличку, произносить ее противно. Фамилия-то какая у тебя ласковая. Деду бы взять тебя да выпороть, потом батьке приняться.

— Нету у него батьки, помер, а кличку ему Хрисанф пришпилил, когда в лес уводил. Любил он псевдо грызунов,— пояснил Лука.

— Забудьте клички, у вас есть фамилии,— громко предложил майор и скомандовал: — По одному заходите в отдел! Оформим документы.

И к Скобе:

— Поедете сейчас со мной в Луцк.

Тот живо кивнул головой.

Слушая не в первый раз наставления Бучи о том, как переходить польскую границу через «окно», с кем там прежде всего встретиться для дальнейшего продвижения, Сухарь и вникал в тонкости советов, и размышлял о нем самом — сорокалетием Павле, о его никчемной, по-бандитски грязной жизни, в которой, наверное, всего-то одна приметная отметина — шрам на залысине, происхождение которого тот скрывал. Но было известно, что его оглушила по --">