Ханс Хельмут Кирст - Вам решать, комиссар!

принимать всерьез! Писать он, конечно, умеет, не отрицаю. Но готов написать что угодно и о ком угодно, если ему за это заплатят. И никаких угрызений совести.

Знаете, Гольднер — старый холостяк, и в его квартире вечно ошиваются десятки девиц, которым он безжалостно дает отставку, когда они надоедают. У него репутация исключительно компанейского парня, его всюду рады видеть — как когда-то и нашего Шмельца. Но Шмельц оказался слишком доверчив и не сумел разгадать склонность этого типа к интригам и его способность любой ценой раздуть скандал. Представьте, Шмельц его защищал, даже когда Гольднер перебежал от нас в «Мюнхенские вечерние вести» — к Вардайнеру, нашему главному конкуренту. И причем только потому, что там больше заплатили.

Этот Гольднер был главной фигурой во всем том свинстве, происшедшем после его ухода и едва не подорвавшем нашу добрую репутацию. Нужно очень подумать, прежде чем поверить хоть единому его слову.

* * *

Казалось, комиссар Циммерман испытывает сам себя, насколько хватит его главного качества — терпения. Не трогаясь с места, он наблюдал и ждал. Фельдер, столь же невозмутимый, — рядом. Оба опирались о ствол дерева.

Сотрудники криминальной и дорожной полиции под критическим взором Циммермана сосредоточенно трудились, стараясь не мешать друг другу. Циммерман ждал предварительного заключения медэксперта Рогальски. Они с Фельдером знали, что от него зависит все дальнейшее.

Рогальски был гарантией обстоятельности и точности. Именно за эти качества он унаследовал место своего предшественника и учителя Келлера, безусловно, лучшего из экспертов, когда-либо работавших в полиции. Ему недоставало гениальных способностей Келлера, служивших предметом зависти коллег, но вполне хватало его важнейших качеств — внимания и ответственности.

— Вы когда-нибудь встречались с Хорстманом? — спросил Фельдер.

— Это было неизбежно, — усмехнулся Циммерман. — Он делал все, чтобы не остаться незамеченным. И общение с ним было делом весьма утомительным. Он как-то даже попытался обскакать меня по делу группового убийства в корчме для иностранных рабочих. И это ему почти удалось. Знал он тогда больше, чем было во всех материалах полиции. Думаю, из него вышел бы неплохой криминалист.

Прежде чем Фельдер оправился от удивления, вызванного этим признанием Циммермана, появился Рогальски. Он был похож на младшего брата своего учителя Келлера — столь же маленький, невзрачный, серенький, как мышка. Докладывал тихо и обстоятельно.

— Хорстмана переехали автомобилем, что вызвало множественные повреждения: проломлен череп, размозжены грудная клетка и брюшная полость с повреждением жизненно важных внутренних органов, многократные переломы костей голеней. Эти ранения могли возникнуть только при повторном наезде на жертву.

— Значит, убийство, — констатировал Фельдер.

— Ничего не поделаешь, — уныло подтвердил Рогальски.

* * *

— Вы не знаете, куда подевался Хорстман? — спросил Вольрих, самый молодой, но и самый педантичный из всего руководства «Мюнхенского утреннего курьера». Вопрос адресован был Лотару, редактору воскресного приложения. Лотар, худосочный блондин, сидевший в третьем ряду столов в главном зале Фолькс-театра, был полностью поглощен Антонией Бауэр, одной из трех секретарей редакции.

— Хорстман мне не докладывает, — недовольно буркнул он.

— Не удивляйтесь, что я спросил вас, ведь вы немало покуролесили вместе.

— А вы, — отметил Лотар с недвусмысленным намеком, — лучший друг его жены. Почему бы не попробовать узнать у нее?

Вольрих холодно усмехнулся.

— Не надо сплетен, Лотар! Это может испортить добрые отношения в редакции — а за них отвечаю я.

— Передать Хорстману, что вы его ищете, если он появится? Или поручить это его жене?

— Пить меньше надо! — оборвал его Вольрих и отошел.

Максимилиан Лотар проводил его довольным взглядом, не замечая озабоченного лица Антонии Бауэр.

— Знал бы он только, — заметил со смехом, — что влип уже по уши и с ним еще пара местных жеребчиков! Они и представить не могут, какой сюрпризик приготовил им Хорстман!

— Ты перепил, — осторожно заметила Антония.

— За счет издательства — всегда, в любом количестве и с удовольствием. — Он обнял ее одной рукой. — Не волнуйся. Ночь еще долгая, и скоро я буду в лучшей форме. Особенно когда дойдет до того, что задумал Хорстман. Он --">