Роберт ван Гулик - Ночь в монастыре с привидениями

подумал о мятежниках, истребленных на том самом месте, и поверил, что возвещалась моя скорая кончина. Чуть позднее я натолкнулся в кладовой на Мо Моте; он только что сменил там свой костюм воина на монашеское одеяние, и его сопровождал старик монах. Теперь я понимаю, что эти двое просто разговаривали обо мне и что благодаря акустическим особенностям помещения я расслышал их слова в другом конце коридора.

— Абсолютно точно! — выкрикнул хриплый голос, — Мой товарищ советовал мне рассказать вам об убийстве сестры. Но я не так прост! Мне прекрасно известно, что чиновники вашей породы никогда не становятся на сторону бедняков!

Судья Ди поднял глаза на угрожающую фигуру.

— Вы бы сделали лучше, последовав совету вашего друга, — спокойно сказал он. — И вас и меня это избавило бы от массы неприятностей.

Мо Моте окинул судью подозрительным взглядом. Поглаживая пальцами красный след вокруг шеи, он шагнул вперед.

— Кто убил мою сестру? — спросил он.

— Я обнаружил убийцу, — сухо ответил начальник уезда. — Он признался в своем преступлении, и я приговорил его к смерти. Ваша сестра отмщена, а большего вам знать не следует.

Стремительным движением Мо Моте выхватил кинжал. Приставив его к горлу судьи, он сказал свистящим шепотом:

— Собака-чиновник! Если ты не заговоришь, то будешь мертв! Кто ты такой моей сестре? Я, ее брат, должен покарать убийцу!

Судья Ди скрестил руки. Его властный взгляд остановил лжемонаха. Подчеркивая каждое слово, он сказал:

— Мо Моте, я представляю закон. Именно я осуществляю возмездие.

Опустив глаза, он закончил неожиданно очень усталым тоном:

— И наступит день, когда я отчитаюсь в своих делах перед кем-то более великим, чем ты.

Закрыв глаза, судья снова откинул голову к стене.

Пальцы Мо Моте сжались на рукоятке кинжала. Тао Ган видел, как побелели суставы и выступил пот на низком лбу.

Так прошла бесконечная минута, пока актер не спрятал кинжал.

— Значит, мне больше здесь делать нечего, — пробормотал он и, прихрамывая, пошел к лестнице.

Снова наступило молчание. Судья приоткрыл глаза и глухим голосом сказал Тао Гану:

— Забудь все, что я тебе рассказал. По официальной версии, убийство трех девушек будет приписано отцу настоятелю, он же при соучастии госпожи Пао завлек в Галерею ужасов барышню Кан. Смерть Суень Мина последовала от несчастного случая. Нам надо подумать об оставленных им троих сыновьях и без нужды не делать непереносимой жизнь другим людям. Слишком много людей сами разрушают свою и без посторонней помощи!

Долго слушали судья и его соратник пение монахов, поднимающееся из нефа храма. В монотонную погребальную мелодию через регулярные промежутки врывались ритмичные удары деревянного гонга. Начальнику уезда удалось разобрать слова припева, повторяемые с упрямой настойчивостью:

Умереть, значит вернуться к очагу, К отцовскому очагу; Капелька воды достигает реки, Великой вечной реки.

Наконец судья поднялся.

— Отправляйся в кладовую, — сказал он, — и заблокируй секретный запор. В тайной комнате осталась лишь изъеденная червями статуя и, в любом случае, я запрещу выставлять изображения обнаженных женщин в Галерее ужасов. Больше никого не вдохновит эта комната на гнусные затеи. Иди же, мы встретимся после завтрака.

Тао Ган ушел. Судья проводил его до окна, где оставил шубу Суень Мина и широко распахнул ставни.

Внизу все снова было спокойно. Неожиданно темная тень нырнула во дворик, за ней последовала другая; горные грифы только что обнаружили добычу.

Судья спустился на первый этаж. Выйдя на паперть храма, он поднял глаза. Заря уже окрашивала розовыми полосами серое небо.

Он продолжил свой путь к восточному крылу. Перед входом в малый двор он замер: окровавленная ладонь лежала сверху на двери. Какое-то мгновение он представил себе Суень Мина, уцепившегося за створку двери в отчаянном усилии избежать жуткой кончины… Но вот гриф нырнул с неба и унес в горы жалкий обрывок человеческого тела.

С трудом поднялся судья по ступеням лестницы на третий этаж. Каждый шаг был для него пыткой, и он не раз останавливался, чтобы перевести дыхание. Ноги еле его держали, когда наконец он постучал в дверь.

В прихожей служанки раздували жаровни, чтобы сварить утренний рис.

Судья добрался до спальни. Занавески еще не были раздвинуты, и при свечах комната показалась ему уютной и теплой. Его жены только что встали. Первая сидела за туалетным столиком с открытой --">