Валерий Петрович Большаков - Целитель-10

Пахло потом, бензином и гарью.

Пара деревянных коттеджей разгоралась, а тощий дрыщ в камуфляже деловито обливал «Чайку» из канистры.

— Дошч, Яцек, — обронил командир боевиков. — Отходичь^[1]!

Дрыщ угодливо поклонился, боднув воздух головой, и бросил зажженную спичку. «ГАЗ-13» полыхнула.

А я будто замертвел. Ни страха не испытывал, ни бешенства. Просто запоминал с холодной ясностью всё вокруг — мерзкие рожи торжествующих подонков, покойные лица убитых, пылающий дом, заполошные крики, словно на съемках фильма «про войну»…

Напряженное тело было готово взорваться движениями, но рано, рано… Какой бы быстротой ты не хвалился, а пуля всё равно догонит.

Нас выстроили колонной, и повели. Вороненые стволы хищно кивали — шаг влево, шаг вправо… Memento mori.

Впереди брел Машеров, шаркая модельными туфлями. Конвоиры по очереди цеплялись за Генерального, и толкали, придавая ускорения. Следом косолапил Ромуальдыч — бесстрастный, как ирокез, привязанный к столбу пыток. Он щурил глаза, будто целясь. Скользнул взглядом по мне, и чуть заметно качнул головой. Не вздумай, мол. Я опустил веки, соглашаясь потерпеть.

За мной шагали, сбиваясь в кучку, Чесноков, Корнеев и Киврин.

— Ядвига… — сипло вытолкнул Виктор. — Она… Ядзя в них из отцовой двухстволки, а они…

— Гады, — процедил Владимир.

— Молчат! — рявкнул дрисливый Яцек по-русски, но с противным местечковым акцентом, и саданул прикладом Киврину по почкам.

Старший научный сотрудник упал на колено, но шустро встал, кряхтя и кусая губы.

Миновав огромные, как пагоды, двухвековые ели, мы выбрались на просторную поляну, посреди которой свесил лопасти вертолет.

— Грузимся! — скомандовал старшак. — Бегом!

Я упал на жесткую откидную скамейку. Гулкие недра «вертушки» задрожали, полнясь надсадным воем турбин. Боевики, затолкав наших, согнали меня на пол, заняв сидячие места.

Поерзав, мне удалось привалиться к широкой спине Чеснокова — и в поясницу уперся «Стечкин».

— Чуешь? — шевельнул губами майор.

— Чую, — вымолвил я.

Двигун взревел, раскручивая хлещущие воздух лопасти. Небо перевесило землю — «Ми-8» наклонился, и взлетел, трепля верхушки ёлок и стряхивая с них хвою.

— До дому! — гаркнул старшак, и загоготал, хлопая себя по ляжкам. — Курс на заход!

Глава 1

Польша, Августовская пуща

Вертолет летел понизу, скользя над бесчисленными озерками и топями — тяга секущего винта теребила камыши и распускала рябь по волнам. Пилот старательно уводил «Ми-8» от редких дорог, от костелов, торчком встававших на плоскости Мазурских болот.

Впрочем, картину, открывавшуюся за пыльным иллюминатором, не назовешь безрадостной — земли и воды польской окраины выглядели живописно. Торфяники да верещатники перемежались роскошными сосновыми борами, а обливная влага то отражалась просторным зеркалом, то рассыпалась тысячью блесток — сущий кошмар для топографа. Попробуй-ка, нанеси на карту причудливые берега тутошних заводей, извивы речушек и проток, несчетные прудки!

Судя по солнцу и по времени лёта, винтокрылая машина уносила нас куда-то в район Сувалок, а пейзажами я любовался в те моменты, когда вертолет слегка кренился на вираже.

Боевики дремали, но бдели, приглядывая за пленниками… Да чего уж там — нас взяли в заложники. «В нагрузку» с Машеровым.

«Эх, Петр Миронович, Петр Миронович…»

В моей прошлой жизни тыща девятьсот восьмидесятый стал последним для старого партизана, тогда еще персека — осенью он погиб в автокатастрофе. А всё из-за легкомыслия! «Мироныч» стеснялся выезжать «при полном параде». Без замыкающего авто, без лидирующего… Вот, если бы впереди мчался «ЗиЛ-117», то удар злополучного «газона», везшего картошку, принял бы он, а не «Чайка». Рассказывают, что водила с бортового «ГАЗа», лишь только узнав, кого погубил, хотел удавиться. Но судьбу набело не перепишешь.

Ныне Машеров вознесся в Генеральные секретари, а привычки остались прежними. Генсеку полагались четыре лимузина в кортеже и десять охранников! Одолели бы их пшеки? Да ни в жисть!

Тут я ощутил мучительное чувство падения, как во сне — «Ми-8» шел на посадку. Замерев в воздухе, «вертушка» коснулась земли, и грузно осела.

— Выходим!