Валерий Петрович Большаков - Дорога войны

Валерий Большаков Дорога войны

Часть первая ДИКИЙ СЕВЕР

Глава первая, в которой главные герои встречаются в Большом Цирке

Клинок рассек секутору^[1] левое бедро, правда, неглубоко — понож помешал, но кровь брызнула струйкой, словно алый родничок забил. Трибуны взревели.

Луций Эльвий по прозвищу Змей резко отшагнул, опуская оба гладия.^[2] Сегодня он выступал как димахер — гладиатор, который бьется двумя мечами.

— Пятьсот сестерциев^[3] на Змея! — кричали римляне с трибун.

— Пятьсот на Фламму!

— Попал! Так его!

— Промазал, растяпа!

— Клянусь Геркулесом, ставлю тысячу!

— Две тысячи!

— Бей же, бей! Не стой!

— Руби! Коли!

Луций Эльвий, пользуясь мгновением, немного отдышался. Анний Фламма, обряженный в голубую тунику секутора, выглядел жалко — роскошные белые перья на шлеме были ссечены и походили на заячьи уши, левая рука висела, как ослиный хвост, по переплетениям мышц стекала кровь из разрубленного плеча и капала в песок. Щит валялся в стороне, а сам секутор едва стоял — из горла его вырывалось клокочущее дыхание, розовые пузыри лопались на почерневших губах.

— Бей его! — ревели с трибун. — Бей!

— Нападай же! Ну!

— Давай! Сейчас ты его достанешь!

— Вперед! Он уже твой!

Болельщики яростно махали кулаками с отведенными вниз большими пальцами, требуя смерти.

Димахер мягко шагнул к секутору, скрестил мечи и резко развел их, нарочно открываясь. Фламма вяло взмахнул клинком, изображая бледную немочь, и вдруг резко подался вперед, делая выпад. Луций промешкал долю мига, и меч Анния достал его — проколол кольчугу на боку острием, пустил кровь. «Большие щиты» — те из зрителей, кто болел за секуторов, — победно взревели, вскакивая с мест.

Досадуя на оплошность — надо же, купился! — димахер отпрянул, отбивая меч Фламмы левым гладием, и рубанул правым. Удар не прошел. Анний живо извернулся — куда только вялость делась! — пригнулся и широким секущим движением ударил Луция по ногам. Димахер резко подпрыгнул, а когда приземлился, нанес двойной рубящий удар — обоими мечами сверху вниз, словно пытаясь оттяпать противнику руки. Секутору без щита пришлось туго, но он справился — изогнулся, отбивая один меч, а другой принял на шлем. Грянул дребезжащий удар.

Приседая, Змей пошел кругом, пользуясь левым мечом, как щитом, а правым нанося уколы. Фламма топтался, повернувшись к димахеру боком, и отбивал удары.

— Кончай танцевать! — орали с трибун.

— Бейтесь давайте!

— Коли его! Во! Еще!

— Руби, Змей!

— Бей его!

— Нападай! Не стой как столб!

— Давай! Давай!

Главный судья — сумма рудис — топтался невдалеке и выразительно шлепал палкой по ладони — пошевеливайтесь, дескать, а не то испробуете моего судейства!

Луций Эльвий завершил полный круг и вдруг резко изменил правила игры — прикрываясь правым мечом, ударил левым. Фламма успел выставить клинок, принимая удар, и тогда димахер сделал выпад с правой руки, поражая открывшегося противника в живот. Трибуны застонали от восторга…

Секутор поник, ослабевшие пальцы обронили гладий. Луций выдернул свой, и Фламма рухнул на четвереньки, обхватывая левой рукой колено Эльвия, — секутор просил пощады. Дырчатое забрало скрывало его лицо, но Змей хорошо представлял себе бледные щеки, по которым струится пот, и бесконечно усталые глаза — как у загнанной лошади.

Он поднял голову, оглядывая цирк, и повернулся к городскому эдилу, устроителю игр. Эдил, пожилой коренастый мужчина в белой тоге с красной подкладкой, лениво поднялся и обшарил глазами трибуны, перебирая в пальцах платок. Изучив общественное мнение, он пренебрежительно взмахнул одной рукой, без платка. Добей!

Димахер глянул на поверженного противника, улыбнулся — и быстрым движением меча распорол Фламме горло. Кровь, гонимая колотящимся сердцем, хлынула, обливая Луцию ноги. Секутор осел и повалился на бок. Готов.

Распорядитель игр приблизился вразвалочку, осмотрел раны и поманил служителей-лорариев. Те подбежали и коснулись раскаленными прутами ноги и руки Фламмы. Распорядитель-куратор удовлетворенно кивнул и оборотился к почтенной публике.

— Погиб! — возвестил он.

Трибуны взорвались торжествующим ревом. С приветственными криками мешались громкие проклятия тех, кто просадил свои сестерции.

— Он --">