Артур Игнатиус Конан Дойль - Знак четырех. Собака Баскервилей

добыли эти сведения столь фантастическим образом. Я что, должен поверить, будто вы узнали обо всем этом, взглянув на его старые часы? Это жестоко с вашей стороны и, говоря откровенно, отдает шарлатанством.

– Дорогой доктор, – мягко отозвался Холмс, – прошу вас, примите мои извинения. Я рассматривал задачу абстрактно и совершенно забыл, как болезненны для вас эти воспоминания. Поверьте, я даже не подозревал о существовании вашего брата, пока вы не вручили мне эти часы.

– Тогда, бога ради, как вы обо всем узнали? Ваш рассказ точен до малейшей подробности.

– Мне попросту повезло. Признаться, я всего лишь взвесил вероятности. И вовсе не ожидал столь точного попадания.

– Так, значит, это не догадки?

– Нет-нет, гаданием я не занимаюсь. Отвратительная привычка, она губит логические способности. Вам все это представляется странным только потому, что вы не следите за ходом моей мысли и не замечаете мелких фактов, которые могут служить основой для далекоидущих выводов. Я начал с того, что ваш брат отличался небрежностью. Если вы приглядитесь к нижней части корпуса часов, то увидите, что он не только помят в двух местах, но и весь в царапинах. Это случается, если хозяин имеет привычку носить в том же кармане другие твердые предметы, вроде монет и ключей. Не требуется особой проницательности, чтобы предположить, что человеку, который столь небрежно обращается с часами стоимостью в пятьдесят гиней, наверняка свойственна беспечность. Не слишком натянутым будет и предположение, что человек, который унаследовал столь ценную вещь, имеет достаточно средств для жизни.

Я кивнул в знак того, что следую за ходом рассуждений Холмса.

– Среди владельцев ломбардов в Англии распространена такая привычка: если они берут часы в заклад, то острием иглы царапают номер билета на внутренней стороне крышки. Это удобней, чем наклейка, поскольку нет риска, что номер потеряется. С помощью лупы я увидел на внутренней стороне не менее четырех таких номеров. Вывод: ваш брат частенько бывал на мели. Следующий вывод: он знавал и благополучные времена, а иначе не мог бы выкупать заклад. Наконец, прошу вас взглянуть на внутреннюю крышку, где имеется отверстие для завода. Приглядитесь ко множеству царапин вокруг этого отверстия: они означают, что ключ соскальзывал. Мог ли трезвый человек проделать такие борозды? А вот у пьяницы часы всегда исцарапаны. Он заводит часы по вечерам и оставляет эти следы неверной рукой. Ну как, есть ли во всем этом что-нибудь таинственное?

– Все это ясно как белый день, – ответил я. – Сожалею, что несправедливо о вас судил. Мне нужно больше доверять вашим удивительным способностям. Скажите, а заняты ли вы сейчас каким-либо профессиональным расследованием?

– Не занят никаким. Отсюда и кокаин. Я не могу жить без умственной работы. Для чего же еще жить? Встаньте у окна. Что за нудный, унылый, бесполезный мир! Взгляните – желтый туман клубится по улице и окутывает бурые дома. Нет ничего более безнадежно прозаического и материального. К чему таланты, доктор, если негде их применить? Преступление банально, существование банально, и нет на свете ничего, кроме банальностей.

Я открыл рот, чтобы возразить на эту тираду, но тут раздался отрывистый стук в дверь. Вошла наша квартирная хозяйка с медным подносом, на котором лежала визитная карточка.

– Вас желает видеть молодая леди, сэр, – обратилась она к моему компаньону.

– Мисс Мэри Морстен, – прочитал Холмс. – Хм! Не припомню такого имени. Попросите юную леди войти, миссис Хадсон. Не уходите, доктор. Я бы предпочел, чтобы вы остались.

Глава II Изложение дела

Мисс Морстен вошла в комнату уверенной походкой, сохраняя внешнее спокойствие. Это была светловолосая девушка небольшого роста, изящная, в безупречных перчатках, одетая с изысканным вкусом. Впрочем, ее костюм отличался простотой и скромностью, наводившими на мысль об ограниченных средствах. На ней было серовато-бежевое платье из простой шерсти, лишенное всякой отделки; шляпку без полей такого же тусклого оттенка, что и платье, оживляло только крохотное белое перышко, приделанное сбоку. Черты ее были не слишком правильными, кожа – не самой гладкой, но лицо выражало доброту и приязнь, а большие голубые глаза казались на редкость одухотворенными и исполненными дружелюбия. Я повидал женщин многих национальностей на трех континентах, однако ни разу не встречал лица, которое столь явно --">