Джон Диксон Карр - Третья пуля. Охота на Цирюльника

актер не смог бы воспроизвести. Уайт поднял браунинг и выстрелил, но в тот же момент или даже раньше его жертва сделала несколько шагов и упала поперек письменного стола. Он не знает, застрелил судью или нет, и более того, у него нет времени это выяснять. Забыв об окне, Уайт бросается к двери, но полицейские могут схватить его, прежде чем он успеет придумать какой-то план. Тогда он бежит к окну, чтобы выбросить браунинг, но вселенная рушится, ибо окно не поддается. Остается одно — бросить пистолет в вазу. Уайт слышит шаги Пейджа, приближающиеся к окну, поворачивается с револьвером 38-го калибра и снова стреляет наугад. Было ли это сделано с намерением завершить свой план? Да. Что бы ни случилось, он должен придерживаться своего сценария. Но вся чертовщина в том, что Уайт даже не знает, убил ли он судью, и не узнает этого до сегодняшнего утра.

Сейчас вам должно быть ясно, почему инспектор Пейдж, бежавший к окну, клялся, что никакая пуля не могла пролететь мимо него и попасть в дерево, так как он услышал бы свист и звук удара. Все дело в том, что пуля, угодившая в дерево, была первой из двух, выпущенных Уайтом, когда инспектор находился в семидесяти футах от дерева. Вы также понимаете, почему Пейдж не видел ни женщины, ни следов ног. Кэролин уже убежала, но вернулась, когда Пейдж влез в окно. Она спряталась за деревом и смотрела из-за него в комнату через окно. При этом Кэролин поскользнулась — вы помните смазанный след носка одной из туфель — и, сама того не зная, оставила четкий отпечаток другой туфли, изо всех сил наступив ею на мягкую почву. Ирония судьбы в том, джентльмены, что след был абсолютно подлинным. Очевидно, впоследствии она об этом вспомнила и уничтожила туфли.

Дальнейшее мы можем только предполагать. Выйдя за ворота сегодня во второй половине дня, мисс Мортлейк, вы увидели идущую сюда Сару Сэмюэлс и поняли, что она догадалась, как ее использовали для ложного алиби, и пришла разоблачить вас. Вы опередили ее, воспользовавшись незапертым входом для торговцев, незаметно пробрались в дом и нашли нож и молоток. Вы хотели сделать Сару неузнаваемой, чтобы никто не заметил сходства между вами и не догадался о том, что ваше алиби — фикция. Беседовали с ней только вы, а Робинсон видел ее лишь мельком. Вы совершили второе убийство в припадке паники, но на сей раз не впали в грех чрезмерной изощренности, как сделали, подложив духовой пистолет в ящик вашего бюро, дабы представить все так, будто сестра пытается вас подставить.

Кэролин Мортлейк сжимала и разжимала кулаки, стоя под яркой лампой у стола. Внезапно она метнулась к Уайту и заговорила тихим голосом, но ее слова звучали как крик:

— Ты собираешься что-нибудь сказать или сделать? Мужчина ты или нет? Ради бога, не стой как ухмыляющийся манекен! У них нет никаких подлинных доказательств. Они блефуют.

— Очень жаль, старушка, — отозвался Уайт равнодушным голосом, от которого словно повеяло ледяным холодом, — но сказать мне особенно нечего.

Кэролин уставилась на него.

— Ты сама понимаешь, что нападение на девушку было глупой выходкой, — продолжал он, нахмурившись. — Я не могу в это впутываться. Боюсь, я вынужден спасать собственную шкуру. Sauve qui peut^[32]. Я не совершал убийств. При данных обстоятельствах мне придется стать свидетелем обвинения — рассказать, что я видел, как ты застрелила старика через окно. Тебе это не повредит, поскольку твои дела и так хуже некуда, зато может помочь мне. Прости, старушка, но ничего не поделаешь.

Уайт поправил поношенное пальто, глядя на Кэролин с дружелюбной улыбкой. Пейдж был так потрясен, что не мог ни говорить, ни даже думать. Кэролин Мортлейк молча смотрела на Уайта. Только когда ее уводили, она начала всхлипывать.

— Значит, — официальным тоном осведомился полковник Маркуис, — вы видели, как она произвела выстрел?

— Да.

— Вы делаете это заявление добровольно, зная, что оно будет записано и может быть использовано как доказательство?

— Да, — ответил Уайт с видом мученика. — Бедняжке не повезло, но что мне остается? Так я могу стать свидетелем обвинения?

— Счастлив вам сообщить, — рявкнул полковник, внезапно выпрямившись в полный рост, — что не можете! Подобное заявление спасет вашу шею не больше, чем спасло шею Уильяма Генри Кеннеди в 1928 году. Вас повесят, приятель, — натуральным образом повесят, и, если палач будет пинать вас в зад по пути к виселице, я не скажу, что --">