Айвен Саутолл - Мэтт и Джо

обернулась и оказалось — она! Упал бы на месте, и готово.

Что-то, наверное, есть в этих побасенках про перевоплощение. А иначе как понять? Должно быть, они любили друг друга в прошлом тысячелетии. Во время Крестовых походов, к примеру. И она была мавританка в шатре под чадрой или невольница в гареме, и ему добраться до нее не было никакой возможности. Ни малейшей — хоть плачь, хоть умри. Всегда их что-то разделяло. Расстояние, или время, или положение в обществе, или какая-нибудь невыполнимая задача. Она всегда оставалась недоступной. Хоть одним глазом на нее взглянуть, хоть пальцем коснуться!

Нет, не достать. Чем больше к ней тянешься, тем дальше она отступает. И с тех пор он ищет ее в одной жизни, в другой, в третьей… Но каждый раз они рождаются то совсем в разных концах земли, то в веках, которые не совместить…

Узловая Раздолье вдруг оказывается раскиданным свежим сеном. А что? Мое дело.

Как пышный зеленый ковер. Луг. Лютики. Пушистые, нежные мхи. Она плывет по зеленому ковру, утопая в нем босыми ногами, а сверху падает солнечный луч и зажигает золото ее волос. На ней что-то белое, воздушное, развевается на ветру, и словно чья-то рука берет твое сердце и встряхивает, чтобы слетел детский пушок.

А это ты откуда взял? Неплохо, ей-богу. «Стряхивая детский пушок…» Это тебе не телереклама. Вот бы старик Мак-Нэлли услышал. Да он просто помрет от удивления, и ребята пойдут за его гробом на Центральное кладбище под звуки медленного марша. Гулко стуча в барабаны.

Здесь лежит Герберт Мак-Нэлли, первейший и тончайший знаток английского языка в Восточном Теддингтоне. Скончался от изумления. Милостью Мэтта.

А эта малышка Джо опять на тебя смотрит.

Что бы им прямо рождаться в готовом, пристойном виде. А то пока еще они вырастут. Черт знает что. Сопливые девчонки, все в чем-то липком, губы перепачканы шоколадом. Могут на всю жизнь привить отвращение к женскому полу.

У этой малышки Джо выступают два верхних зуба. Небось от того, что слишком много ела. Слишком часто, когда была маленькая, надкусывала большие сладкие яблоки и не могла раскусить. Теперь ей, должно быть, лет тринадцать-четырнадцать. С чего это он взял, кстати сказать, что она хорошенькая? Испортил глаз, что ли? Самая что ни на есть обыкновенная, заурядная девчонка.

Ну, Мэтт, это ты все-таки чересчур. Разве нельзя сказать, что зубки у нее торчат очень даже мило? Поезд поворачивает, сейчас она виднее. Довольно складная девочка. Относительно, конечно. Не может же она в таком возрасте быть статной, как богиня. Пальцы сжимают ременную петлю, немного высоковато для нее, но висит, покачивается с рассеянным видом, словно рассматривает отражения на стекле.

Может, даже свое же собственное отражение.

От этого и вид такой вроде отсутствующий и глаза как бы смотрят перед собой. Не на тебя она смотрит, а на себя!

Унизительная мысль.

Много же ты теряешь, крошка, что смотришь на себя, когда прямо за стеклом стоит такой красавец малый, как Мэттью Скотт Баррелл. И если тебе нравится собственное изображение, значит, плохо смотрела.

Вон прыщик у нее на подбородке, верно, созревал там не одну неделю. И нос плосковат. И глаза чересчур широко расставлены, непонятно даже, как она ими смотрит в одном направлении. А лоб скошен, это уж точно. Что она, неандертальский человек, что ли? Сбежала из меловых пещер Франции? Очень даже может быть. Заглянуть к ней в тетрадки, там у нее изображения мамонта. Спорим?

И с виду вполне первобытная.

Будто на целый век опоздала родиться. Висеть бы ей сейчас на ветке каменноугольного древовидного папоротника да орешки щелкать.

Но тут как раз ее взгляд вдруг переместился. И оказался направлен прямо на него!

Словно свет полыхнул где-то в глубине.

Ух ты! Шея и лицо у Мэтта вспыхнули. Сто градусов выше нуля по Фаренгейту. Чудо еще, что он не загорелся настоящим огнем.

И что она не загорелась настоящим огнем.

Видел, Мэтт?

Живая, настоящая девочка из настоящей, стопроцентной плоти и крови, сама хозяйка своим мыслям, фигурка и личико — умереть можно, и эта девочка смотрела на него. Застигнута с поличным. Он сам видел. Смотрит не него! На Мэтта! И покраснела, словно знает, что ее заметили.

Ну и ну!

Еще ни одна девочка за всю его жизнь — ни одна девочка на свете — так на него не смотрела. Он, по крайней мере, не замечал.

Оказалось, что он дрожит. С головы до пяток. Набрать в легкие достаточно воздуху, чтобы можно --">