Евгений Всеволодович Рудашевский - Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Евгений Рудашевский Солонго Тайна пропавшей экспедиции

In angello cum libello

Часть первая Восточный Саян

— Далеко ли твой дом, евражка?

— Далеко, лиса, — под самым кончиком хвоста.

Глава первая

Артём ловил своё отражение в окне автобуса. Он знал, что жив — от пяток до макушки. Знал, что неделю назад ему исполнилось четырнадцать лет, что вместо обещанного лагеря его отправили в глушь Тункинской долины.

— Скукотища… — вздохнул Артём.

В окно он видел зеленеющие овраги, покосившиеся избы. Обдуваемые ветром, вспыхивали вётлы — их листочки, повернувшись исподней стороной, пускали по ветвям холодное пламя серебра. Юноша с унынием поглядывал на придорожные кафе, на сидевших у дороги грибников и ягодников. Закрыв глаза, он мог увидеть значительно больше — весь земной мир…

Прежде взгляд Артёма устремлялся даже к просторам Луны и Марса. Юноша думал, что при желании и определённом везении станет космонавтом, попадёт в космическую экспедицию и улетит путешествовать на галактическом корабле.

— Почему бы и нет! — улыбался он.

Потом врачи сказали Артёму, что у него врождённая аритмия сердца. В этом не было ничего страшного, его даже не освободили от физкультуры. Но, вернувшись из поликлиники, он уже не видел ни Луну, ни Марс. Они погасли, умерли в его мире и больше ему не принадлежали.

Артём не расстроился. В его распоряжении оставалась вся Земля — от снежной вершины Эвереста до тёмных глубин Марианской впадины. Аритмия не помешает идти с ледорубом или погружаться в батискафе. Этого было вполне достаточно. В конце концов, космонавтом быть не так уж интересно. Что за радость — восемь месяцев лететь на крохотном корабле, а потом бродить по безжизненным марсианским пустыням?

— А ты знала, что на Марсе шестьсот восемьдесят семь дней в году? — спрашивал у мамы Артём.

— Нет.

— А то, что там из-за слабой гравитации люди не смогут рожать детей?

— Нет.

— Вот… Значит, делать там нечего.

Мама в ответ только смеялась.

Мир родителей был не таким большим и ярким. С каждым годом на их карте становилось всё больше серых пятен — мест, куда они просто не хотели отправляться, — и чёрных пятен — мест, которые они не смогли бы посетить при всём желании.

Для папы давно умерли ледяные просторы Антарктики, пески Сахары и джунгли Амазонки. Об Эвересте, Аннапурне и других вершинах он даже не вспоминал. Сергей Николаевич Перевалов курил уже десять лет — слишком часто и крепко, чтобы теперь карабкаться по ледникам или тяжёлым мачете прорубать заросли лиан.

Для Марины Викторовны Переваловой, мамы Артёма, яркими оставались лишь Иркутск, где она жила, и Таиланд, где она с подругами отдыхала каждый январь. Другие места нашей планеты её мало интересовали.

— Скукотища, — поморщившись, повторил Артём.

К четырнадцати годам он с удивлением заметил, что и в его мире появились серые участки: затянутые войной Сирия, Ирак, бандитские Уганда и Сомали…

— Хотя… почему бы и не съездить туда. Чем опаснее, тем интереснее.

Отражение Артёма в окне то пропадало, то возвращалось. На подъёмах завывал старый двигатель автобуса. У дороги паслись коровы. Мальчик-пастух, прикрывая лицо от колючей пыли, равнодушно поглядывал на отару овец, ждал минуты, чтобы перевести их через дорогу. Из-за пригорка вытянулась почерневшая водонапорная башня; за ней началось пшеничное поле — ветер чертил его золотистыми тропинками, порывами выстилал мягкие лужайки.

Вздохнув, Артём вспомнил дедушку. Если тот и в самом деле погиб, то никаких сомнений: в последние часы самым печальным для него было наблюдать за смертью мира вокруг. Его карту затягивало безграничным чёрным пятном. Оно неумолимо съедало далёкие страны, соседние города. Замерло, когда вокруг дедушки остался лишь тесный круг жизни — дом или даже комната. Он ещё мог бы в последнем порыве дойти до двери, но повернуть ручку у него бы не хватило сил. Что может быть страшнее для человека, с юности ходившего в походы, искавшего приключения в самых отдалённых уголках планеты! Артём не верил в смерть дедушки. Никто не верил. Но всё изменилось после --">