Светлана Анатольевна Еремеева - Мёртвое время

серия

ФЕВРАЛЬ | ЛЮТИЙ

№ 22

Светлана Еремеева

Мёртвое время

Военные похороны 2022 года
в России и в Украине

Freedom Letters

Свердловск

2023

Есть, например, смерть. И есть мертвая смерть. Между ними большая разница. Любой уход из жизни должен быть публичным, публично названным и известным. Тогда это смерть, участвующая в жизни. Ведь даже из отрицательного (а что может быть большим отрицанием, чем смерть?) можно что-то извлечь, зерно для души и смысла. А вот из неназванного этого сделать нельзя. Это разрушает сознание и души даже больше, например, самой войны, если ее жертвы не фигурируют в публично известных воинских списках, а ритуал оплакивания их родными, ритуал гражданской памяти и боли не выполняется весь, полностью. Вот почему я говорю, что называние, именование вещей — один из первых актов культурного строительства. И духовного здоровья нации, о котором я фактически все время только и говорю.

Мераб Мамардашвили. Если осмелиться быть…

Введение

О производстве реальностей

Мы, в подавляющем большинстве своем, — зрители на вечном празднике/ристалище жизни и смерти, причем зрители не столько открыто смотрящие, сколько подглядывающие. Со временем мало что меняется. В сегодняшнем человеке перед телевизором или экраном компьютера легко узнать узника Платоновой пещеры, складывающего свои представления о большом внешнем мире, к которому он повернут спиной, из скользящих по стене пещеры теней — отображения эти по-прежнему обрывочны и туманны, а интерпретации их фантастичны. Однако никто из сидящих в пещере не сомневается, что это и есть реальный мир (у Платона — истина). Зазор между фактами, репрезентациями и интерпретациями остается незамеченным.

Так мы получаем знания о жизни. Так мы получаем знания о смерти: «История работы мертвых — это история того, как они живут в нас — индивидуально и сообща. Это история того, как мы представляем их бытие, как они придают смысл нашей жизни, как они структурируют общественные пространства, политику и время. Это история воображения, история того, как мы наделяем смыслом мертвых» [1].

Исследователи культуры часто определяют границу между животным и человеческим миром — собственно, границу культуры — самим появлением захоронений; археологи через практику захоронений определяют границы между культурами: «Погребальный ритуал является одним из самых важных, а может быть, и просто важнейшим знаком перехода в новое качество, из природы в культуру» [2]. Близких (родственно ли, социально ли) отправляют в мир иной определенным образом, и это вопрос не только этический (долг перед мертвыми), не только социальный (приспособиться к жизни без одного из членов социума, заштопать дырку в социальной ткани), но и метафизический, можно сказать, космический (как сохранить себя и порядок жизни после утрат).

Иногда, чтобы понять жизнь, надо пристальней присмотреться к смерти: «Смерть радикально ставит под угрозу любое социально объективированное определение реальности: мира, других, себя <...>. Поскольку знания о смерти невозможно избежать в любом обществе, легитимация реальности социального мира перед лицом смерти является существенным требованием в любом обществе» [3].

Как утверждает Тони Уолтер [4], много лет занимающийся современной социологией смерти, смерть, вопреки представлениям многих, вовсе не скрыта в нашем мире, однако взгляду доступна смерть только весьма определенного рода: СМИ постоянно рассказывают о катастрофах и несчастьях. Именно в СМИ вырабатывается риторика и предлагаются нарративы, которые пытаются «заштопать прорехи» в «священной завесе» — так Питер Бергер назвал необходимое для жизни общее чувство экзистенциальной защищенности. Именно средства массовой информации, по мнению Уолтера, взяли на себя традиционную роль религии/церкви, предлагавших пути спасения

--">