Юрий Леонидович Нестеренко (Джордж Райт) - Слепящий свет полудня, или Фашизм братьев Стругацких

отмежеваться от спекуляций на тему национальности Стругацких. Представление о том, что еврей никем, кроме антифашиста, быть не может, основано на непонимании того простого факта, что германским нацизмом 1933–1945 г., густо замешанным на параноидальной юдофобии его лидеров, возможные формы фашизма отнюдь не исчерпываются. И более того — фашизм вполне может рядиться в антифашистские одежды. Что же такое фашизм в общем виде? Это тоталитарный строй, реализующий примат интересов государства над интересами личности, допускающий (в отличие от коммунизма) ограниченную экономическую свободу и, как правило, опирающийся на более или менее явную националистическую идеологию, включающую в себя ксенофобию и культ высшей расы. (Заметим, что «идеальный», утопический коммунизм последней составляющей начисто лишен; в реальном мире он, правда, с успехом заменяет национальную вражду классовой, но в будущем бесклассовом обществе реализует полное равноправие и интернационализм.) Посмотрим же теперь на мир Полудня.

Прежде всего заметим, что этот мир вполне тоталитарен. В нем нет концлагерей (Стругацкие о них не пишут, и мы, следуя взятым на себя обязательствам, не будем считать, что они лгут или скрывают правду), однако в нем имеется весьма зловещая и притом весьма могущественная организация КОМКОН-2. Которую впору сравнить даже не с гестапо, а с инквизицией, ибо ее основная задача — торможение научно-технического прогресса. В определенном смысле это даже хуже прямого истребления неугодных режиму, ибо, как сказал Ромен Роллан, «Трижды убийца тот, кто убивает мысль». Впрочем, прямым убийством неудобных людей комконовцы тоже не брезгуют, причем даже не отягощая себя какими-либо судебными формальностями — см. «Жук в муравейнике». Собственно, сами авторы вполне отдают себе в этом отчет, утверждая открытым текстом, что основная идея «Жука» — если в обществе, даже самом хорошем, есть тайная полиция с неограниченными полномочиями, в таком обществе будут убивать невинных.

Утверждается это вроде бы с осуждением, однако КОМКОН-2 не клеймится и не ликвидируется, как преступная организация, а Сикорски, лично застреливший Абалкина, именуется не преступником, а «несчастным». Жертва, мол, обстоятельств, прямо как какой-нибудь Буданов или Ульман. То есть авторы осуждают «перегибы на местах» (да и то деля сочувствие между жертвой и убийцей), но вовсе не систему тайной полиции, цензуры и деструктивного политического вмешательства в науку в целом.

Продолжим анализ «самого хорошего общества». Почему в нем нет концлагерей, кстати? И вроде бы даже наоборот — открыто борются с режимом диссиденты типа Бромберга, есть целое «движение дзюидистов», отстаивающее право науки развиваться без ограничений… Однако движение это, во-первых, предельно маргинализировано властью, его участники именуются не иначе как «экстремистами» (хотя не имеют разрушительных целей, не практикуют террористических методов и отнюдь не отрицают необходимости разумного контроля над потенциально опасными технологиями). Во-вторых, прямым репрессиям не подвергается разве что сам Бромберг — этакий выставочный, демонстрационный образец (вот, мол, у нас тоже есть оппозиция), находящийся под прочным колпаком КОМКОНа-2, по своей психологии совершенно не способный к конспирации и, главное, не предпринимающий никаких практических действий — и в силу всех этих обстоятельств для режима совершенно не опасный, хотя и вызывающий понятное раздражение у комконовской верхушки. О том, насколько мало его реальное влияние, говорит тот факт, что рядовым комконовцам (а уж тем более, по-видимому, обычным гражданам) он практически неизвестен («Старикан Бромберг был экстремистом-теоретиком, и именно по этой причине, вероятно, он ни разу не попал в поле моего зрения»). Для тех же, кто пытается бороться с системой тоталитарного подавления науки не на словах, а на деле, все куда менее безоблачно: «Именно такие экстремисты-практики и были основными клиентами нашего КОМКОНа-2». Что именно с ними делают, не уточняется. Если лагерей и в самом деле нет, то, вероятно, все ограничивается душеспасительными беседами в неких не слишком уютных кабинетах, из которых бунтари выходят «все понявшими и осознавшими», а для особо упорных — запретами на профессию.

Очевидно, что ограничиться подобными мерами режим может лишь в том случае, если оппозиция ему весьма незначительна. Первая причина, --">