Константин Маркович Азадовский - Об одном стихотворении и его авторе

Константин Азадовский Об одном стихотворении и его авторе^[1]

В начале 1960-х годов Иосиф Бродский, вернувшись из поездки в Москву, прочитал мне по памяти стихотворение. Помню, как он читал — горячо, увлеченно:

Нас хоронила артиллерия.

Она сначала нас убила

И, не гнушаясь лицемерием,

Клялась потом, что нас любила.

Она раскаивалась жерлами,

Но мы не верили ей дружно

Всеми искромсанными нервами

В руках полковников медслужбы.

Мы доверяли только морфию,

По самой крайней мере — брому,

А те из нас, что были мертвыми, —

Земле неверной, но знакомой.

А тех из нас, что были мертвыми,

Земля, кружась, не колебала,

Они чернели натюрмортами

Готического Калибана.

Нас поздравляли пэры Англии

И англичанки восковые,

Интервьюировали б ангелы,

Когда б здесь были таковые.

Но здесь одни лишь операторы

Из студии документальных фильмов

Накручивают аппаратами,

А их освистывают филины…

Один из нас, случайно выживший,

В Москву осеннюю приехал.

Он брел по улицам, как выпивший,

Он меж живыми шел, как эхо.

Кому-то помешал в троллейбусе

Ногой искусственной своею.

Сквозь эти мелкие нелепости

Он приближался к Мавзолею.

Там все еще ползут, минируют

И отражают контрудары,

А здесь уже иллюминируют,

Уже кропают мемуары.

И здесь, вдали от зоны гибельной,

Лиловым лоском льют паркеты,

Большой театр квадригой вздыбленной

Следит салютные ракеты.

И здесь, по мановенью Файера^[2],

Взлетают стати Лепешинской,

И фары плавят плечи фрайера

И шубки женские в пушинках.

Солдаты спят. Им льет регалии

Монетный двор порой ночною.

А пулеметы обрыгали их

Блевотиною разрывною.

Но нас не испугает ненависть

Вечерних баров, тайных спален.

У нас защитник несравненный есть —

Главнокомандующий Сталин.

И отослав уже к полуночи

Секретарей и адъютантов,

Он видит: в серых касках юноши

Свисают с обгорелых танков.

На них пилоты с неба рушатся,

Костями в тучах застревая.

Но не оскудевает мужество,

Как небо не устаревает.

Так пусть любовь и независимость

Нас отличат от проходимцев,

Как отличил Генералиссимус

Своих неназванных любимцев^[3].

Стихотворение потрясло меня. — Кто автор? — спросил я. — Слуцкий?

— Нет. Полковник Львов.

— А кто это?

— Не знаю. Так мне сказали.

Сегодня известно: Иван Александрович Львов-Иванов — фигура реальная. Владимир Корнилов в своей мемуарной статье (см. далее) сообщает о нем, что «полковник», участник Гражданской войны, служил в 1940-е годы заместителем директора по хозчасти Литературного института. Известно также, что в 1949 году Львов-Иванов был секретарем парторганизации Литинститута. Об этом «странном, молчаливом человеке», который явно покровительствовал вольнодумцам послевоенной поры и не желал клеймить евреев-«космополитов», сочувственно вспоминает и Е. Ржевская в автобиографическом повествовании «Домашний очаг. Как оно было»^[4].

Я попросил Иосифа записать стихотворение и тогда же его запомнил; вернее сказать, оно само, легко и естественно, легло в мою память. А лист бумаги, на котором оно было записано, затерялся — не помню, при каких обстоятельствах.

Кто же на самом деле был автором? Я узнал это в августе 1989 года. Открыв журнал «Огонек», я увидел рубрику (ее вел Е. Евтушенко) «Русская муза ХХ века» и сразу наткнулся на знакомые строки «Нас хоронила артиллерия…». Тут же было названо имя автора — Константин Левин — и указаны даты его жизни: 1924–1984. Но что случилось! — стихотворение было напечатано в совершенно иной редакции, с пропущенными строфами, искалеченными, искаженными строчками и какой-то неуклюжей, вымученной концовкой:

И знал солдат, равны для Родины

Те, что заглотаны войною,

И те, что тут лежат, схоронены

В самой стене и под стеною^[5].

Калибан и Генералиссимус, пэры Англии и восковые англичанки — все куда-то исчезло.

Объяснение я нашел в короткой справке, написанной Евтушенко. --">